— Мне показалось, или ты говорил, что все пройдет, как по маслу? — стараясь не делать лишних движений, шипит Никель в сторону атланта.
— Нет, Ник, тебе показалось, — вздыхает тот. В голосе обычно дерзкого юноши неожиданно звучит смирение. — Добро пожаловать в Атлантис.
Я же ничего не говорю. Просто смотрю на щель, как завороженная, и очень медленно поднимаю руки вверх. Надеюсь, смысл этого жеста понятен не только на Земле.
Часть 1. ВСПЛЫВАЯ. Глава 1. Новая надежда
Спустя десять минут мы сидим в кабинете начальника безопасности порта. Его владелец тоже тут, таращиться на нас и трет заспанные глаза, словно желая убедиться, что мы — не плод его ночного кошмара.
— Безбилетники в Атлантисе?! Но как? Даже если предположить, что один из вас странник… — арзис (1) говорит по-набилиански без запинки, но в каждом слове слышатся чуждые нотки. — Как вас пропустили с ТОЙ стороны? В нерабочее время, без билетов и разрешения на въезд?
Я морщусь и массирую виски, надеясь таким образом хоть частично снять неприятные ощущения, порожденные эхом в барабанных перепонках. Зачем же так кричать? Спасибо, хоть руки оставил свободными.
Доверяет? Само собой. Только не нам, а пяти высоким атлантам, стоящим за спиной и лениво поигрывающим продолговатыми палками воинственного назначения.
— Вы совершенно правы. Нас пропустили, — Никель многозначительно приподнимает брови. — И, кстати, билеты и разрешение у нас есть, только на завтра. Можете проверить по базе данных. Благодаря целому ряду обстоятельств ваши коллеги с той стороны любезно позволили нам воспользоваться проходом чуть раньше намеченного.
— «Наши коллеги» в Набиле совсем потеряли связь с Великим Морем, раз позволили такое… И присутствие Кальведросси среди вас не оправдывает их поступка, — начальник безопасности одаривает Тимериуса пренебрежительным взглядом.
«Отчего-то он не испытывает теплых чувств к земляку», мелькает мысль у меня в голове. Но мне не до нее: горизонт событий от края до края заслоняет она — Матушка Мигрень. Кабинет, не на шутку разошедшийся атлант и спутники отдаляются все дальше и дальше, теряясь в сиреневом тумане.
Субтильно грохнуться в обморок? Нет, дорогуша, не надейся. Приступ обычно заканчивается куда менее привлекательным и утонченным образом.
— Извините, здесь есть туалет? — мой голос с трудом пробивается сквозь липкую вату, слой за слоем оборачивающую меня в кокон. Мне кажется, я окукливаюсь, превращаясь в нечто качественно новое.
— Есть, — после паузы отвечает арзис, в ходе которой наверняка задается вопросом, зачем мне нужна дамская комната и сколько опасных дел я могу наворотить, оказавшись там. — Проводи, — кивает одному из охранников.
Что ж, один — явно лучше, чем трое.
Расту.
Тот явно не собирается оставлять меня в одиночестве, заходя вслед за мной прямо в тесный санузел. Еще и ружье поудобней перехватывает. Неужели я выгляжу настолько грозной? Или в их мире не принято справлять нужду в одиночку?
Ладно, для того, чем я собираюсь заняться, одиночество и не обязательно. Включаю кран, набираю полные пригоршни ледяной воды и окунаю в них лицо. Холод отрезвляет и чуть отодвигает удушающий кокон, давая вздохнуть полной грудью. Я радуюсь, откидываю волосы набок и засовываю шею прямо под струю. Капли тут же текут зашиворот, разбегаясь по телу тысячами мурашек. Мышцы на мгновение парализовывает, озноб скручивает, встряхивает и отпускает, оставляя мелко содрогаться.
Мы возвращаемся обратно. Стоит мне оказаться в душном кабинете, как мигрень, чуть отступившая, стискивает череп с новой силой, а внутри завязывается маленький противный узелок — верный признак подступающей тошноты.
Боящаяся лишний раз пошевельнуться, дабы не всколыхнуть новую волну дурноты, с застывшим взглядом— кто же я такая? Еще немного, и из куколки выберется новорожденное существо, но не прекрасная легкокрылая бабочка, а отталкивающий, извергающий яд, монстр.
— А если предположить, что вы — беглецы? Сбежали из соседнего мира, совершив федеральное преступление? — снаружи продолжает бушевать начальник безопасности.
— Минутку. Моей спутнице плохо.
Напротив возникает Никель и быстрей, чем я успеваю отшатнуться, берет мое мокрое, с прилипшими ко лбу прядями, лицо в свои руки. Собираюсь запротестовать, выместив на нем ярость от охватившего меня бессилия перед болью, но он пропадает, растворившись в ласковом потоке.