— К счастью, я тоже особенный, и могу выдержать атаку неспелым сцантисом.
Даже не знаю, что на это ответить. Я не ожидала от Тима подобного дурачества. Ненормальность распространяется среди нас со скоростью эпидемии. Обидеться на глупый розыгрыш или тоже посмеяться? По крайней мере, он перестал распространять флюиды холода, и снова стал напоминать себя прежнего, веселого и жизнерадостного.
Мы ужинаем вдвоем. Никель все еще не объявился после беседы с Циссой, и я тихо радуюсь этому. Никелю с хамелеоном лучше какое-то время побыть поодиночке.
— Значит, ты решила пойти на остров вместе с руководством?
— Да. Хотела спросить твоего мнения, но ты куда-то запропал.
Тимериус думает, вертя в руках вилку, потом кивает.
— И правильно сделала. Уважение сильных людей нельзя заслужить, отсиживаясь в тылу.
— Тогда почему ты теперь предпочитаешь тыл? Почему не пошел вместе со всеми? — слова вырываются быстрей, чем я успеваю подумать. Прикусываю язык, интуитивно чувствуя, что зашла на неведомую территорию тайны, окутывающей отношения Тима с сородичами, но поздно: лицо атланта снова каменеет.
— Потому что мне его в любом случае не заслужить.
— Но почему? — беспомощно повторяю я и натыкаюсь на глухую стену отстраненности. Атлант замыкается в себе и дальше ест молча, не желая даже смотреть в мою сторону.
Доедаем в напряженной тишине и расходимся каждый по своим делам. Я устаю держать хорошую мину при плохой игре и чуть не плачу, возвращаясь в каюту. Мне до чертиков обидно: хотела, как лучше, а в итоге сделала лишь хуже, одной необдуманной фразой разрушив все недавние достижения.
Но обидней всего то, что я до отвратительной, скручивающей внутренности в жгут тошноты понимаю: попытка заведома была обречена на провал. Наши отношения никогда не станут прежними.
3. Эпическое падение
К вечеру разыгрывается традиционный атлантийский шторм — маленький апокалипсис с прошибающим вплоть до основ мироздания громом и яростными вспышками молний. В перерывах между потоками дождя, сплошной стеной стекающими по окнам, открывается душераздирающий вид на беснующееся море и огромные, увенчанные пенными шапками волны. Крешейк прекрасно держится на воде и в непогоду — наконец становится понятно истинное предназначение его суставчатых ног-подпорок: они, то сгибаясь, то разгибаясь, подстраиваются под высоту волн, удерживаю само судно в неподвижном положении. Сейчас корабль еще больше похож на водного жука, попеременно перебирающего длинными конечностями.
Я немного любуюсь на находящиеся в непрестанном движении мощные, мокрые от дождя и брызг механизмы, лучше всяких слов доказывающие существование в Атлантисе высоких технологий особого, океанского назначения, и иду к себе в каюту. Там качка совсем не чувствуется, и я могу попытаться навсегда забыть это зрелище.
Не дожидаясь, пока объявится Ник, рано ложусь спать и также рано встаю. К утру шторм ослабевает, но солнце все еще не в силах прорвать плотной слой свинцовых, клубящихся туч. Мир представляет собой тусклое, от края до края серое полотно. Я иду по пустынным коридорам, отливающим тусклой бронзой, и завтракаю в одиночестве, довольствуясь обществом молодого стюарда, накрывающего на стол. Не хочу видеть ни Тимериуса, ни Никеля. Мне нравится быть одной. Нравится молчать. Лишь в такие моменты я могу отличать свои желания от желаний, приносимых в меня спутниками.
После завтрака я снова уединяюсь. Есть вещь, которую мне нужно попробовать сделать и обязательно — в одиночестве. Давно пора научиться находить общий язык со своей транс-формой.
Программировать изменения всего костюма целиком кажется слишком сложной задачей, поэтому я дроблю её: снимаю все лишнее и остаюсь в одних брюках. Стою перед зеркалом и, как распоследняя дура, разговариваю со штанами. Прошу, уговариваю, пытаюсь подкупить (последнее получается так себе — что можно предложить детали гардероба?). Видя, что результата нет, дохожу до белого каленья и злюсь, проклиная бездушную вещь, угрожаю ей Никелем и физической расправой — все бестолку. Транс-форма молчит в ответ на мои потуги, прикидываясь обычными брюками.
Тогда я иду другим путем. Включаю голову и в деталях представляю себе будущий фасон штанов, представляю себя в них. И — о, чудо! — почти сразу ощущаю легкую щекотку. Начинаются поползновения в сторону желаемого образа, и я так безумно рада этому, что не сразу замечаю, что в итоге получается совсем не то, что задумывалось. Собираю волю в кулак и начинаю дополнять воображение короткими и четкими указаниями. «Уже», «еще уже», «темнее», «тоньше». Такой метод дает потрясающие результаты, и я почти визжу, созерцая свое творение.