– Я думаю, было бы куда полезней, – высказал свою заветную мысль Мышлаевский, – отменить флотскую чарку, а на сэкономленные деньги улучшить питание матросов. Ведь на иных кораблях кормят так, что без водки перед обедом кусок в горло не полезет.
После этого разговора мичман попросил командира «Рынды» постоянно ставить его на вахту вместе с поручиком Мышлаевским. Федор Карлович Авелан, происходивший из шведов и во всем ценивший основательность и порядок, огладил роскошную бороду и спросил:
– Могу я поинтересоваться причиной сей просьбы?
За неделю до выхода в море, оторвав от подготовки к походу, его срочно вызвали в адмиралтейство. Командир «Рынды» не любил встречи с начальством, по его опыту, они часто протекали совершенно непредсказуемо. Готовишься к докладу по одной теме, а спросить могут нечто совершенно иное.
Так и получилось. Его провели в кабинет высокого начальника, в котором Авелану довелось бывать всего два или три раза, и представили наместнику Кавказа, генералу-фельдмаршалу, великому князю Михаилу Николаевичу. Отцу мичмана Александра Романова.
Наместник вежливо осведомился о целях похода, состоянии дел на корвете, подготовке экипажа, а потом произнес совсем другим тоном:
– Не стану вмешиваться в порядок службы, не в моих это правилах, да и вам, опытному командиру, виднее, как поступать. Об одном только прошу, не как офицер офицера, а как отец отца: приглядите за моим сыном. Он чист душой, поэтому пожертвовал всеми преференциями по службе и начал флотскую карьеру с нулевой отметки, но наивен и горяч. Романтический порыв может сорвать его с места и закружить, точно смерч. Мы все были романтиками в его возрасте, это правильно и нормально, но тут случай особый.
Просьба мичмана пробудила в памяти командира тот разговор в адмиралтействе, и ему вспомнились глаза генерала-фельдмаршала, с которого на несколько мгновений слетела маска сановника, обнажив обеспокоенное лицо любящего отца.
– У нас не принято менять сложившийся состав вахт, – продолжил командир корвета, – поэтому причина должна иметь веские основания.
– Дружеская симпатия, – ответил великий князь, – и ничего, кроме нее. Михаил Михайлович прекрасно знает службу и на многое открывает мне глаза.
– Я рассмотрю вашу просьбу, – ровным тоном ответил командир. – Можете быть свободны.
Мичман отдал честь, повернулся и вышел из каюты. Авелан проводил глазами высокого стройного юношу в ладно сидящей форме, машинально огладил живот под кителем, вспомнил слова генерала-фельдмаршала о наивности и романтизме и тяжело вздохнул.
Об этом разговоре Мышлаевский узнал много позже, отстояв с Романовым не один десяток вахт. Долгие часы на капитанском мостике располагали к откровенным беседам. Днем солнце ломилось в широкие окна, обильный южный свет лился в открытые двери. Все предметы в рубке сияли и переливались, а яркое золото форменных нашивок блестело, точно игрушки на новогодней елке. Ясный день висел над безграничной гладью, прозрачный, как венецианское стекло. Русским морякам, непривычным к такому обилию света, каждый день казался праздником.
Под вечер лиловые тучи торжественно располагались вдоль горизонта, начиная походить на острова. Корвет плавно скользил по мелким волнам навстречу подступающей темноте, дробя форштевнем белые барашки.
Ночь наваливалась внезапно и была черной и беспросветной. Тучи плотно закрывали луну, и казалось, будто солнце зашло навсегда и больше не будет ни утра, ни дня, а только вечная мокрая мгла.
Утром, под лучами встававшего солнца, море пело радостную песнь восхода, днем оно гудело сдержанно и сердито, точно рассерженный полицейский урядник, а поднимавшийся к сумеркам ветер выл и плакал десятками жалобных голосов.
За первым разговором о чарке последовал второй, уже на совсем другую тему и чуть более откровенный. За вторым пришел черед третьего, спустя три недели они перешли на «ты», а через два месяца совместных вахт Сандро перестал стесняться и начал говорить вещи, доселе Мышлаевским не слышанные. В одной из таких бесед мичман объяснил, почему отказался от привилегий члена царской семьи.
– Главное в России – это чин. Такого понятия нет ни в одном европейском государстве. Петр учредил табель о рангах, и с тех пор чин едет перед человеком. Мой дед Николай тоже немало приложил к тому усилий. Дух чинопочитания пронизывает всю российскую жизнь насквозь, как вертел пронизывает барашка на огне. У нас ведь даже женщины наряжаются согласно табелю о рангах. У генеральш один фасон платьев, у жен майоров – другой, бригадиров – третий.