Приглашение в церковь петергофского Большого дворца на венчание князя с Ксенией, дочерью императора Александра Третьего, застало его врасплох.
«Я присягал в этой церкви в день моего совершеннолетия, – приписал Сандро на официальном бланке приглашения, – и буду рад видеть товарища по службе».
Мышлаевский решил посоветоваться с Федором Карловичем. Авелан давно ушел с «Рынды» с большим повышением, получил контр-адмирала, но отношений с бывшими подчиненными не прерывал и всегда был готов помочь советом, а зачастую и не только советом.
Выслушав Мышлаевского и прочитав приглашение, он несколько минут размышлял, оглаживая изрядно поседевшую бороду.
– Очень соблазнительное приглашение, – наконец произнес Авелан. – Великая честь и большой почет. Быть рядом с императором, видеть на расстоянии вытянутой руки царскую семью, всех сановников, весь двор. Будет что в зимние вечера внукам рассказывать, а?
Он добродушно улыбнулся, словно представляя себе эту картину, и Мышлаевский невольно улыбнулся в ответ.
Авелан тяжело вздохнул и поглядел прямо в глаза Мышлаевскому.
– Я ведь, Михаил Михайлович, примерно того же роду племени, что и вы. Отец отставной поручик, в восемь лет отдали меня в кадетский корпус для малолетних, потом в Морской кадетский. Поэтому могу взять на себя смелость, да, пожалуй, и право высказаться откровенно.
Он снова воздохнул и произнес решительным, почти командирским тоном:
– Не по Сеньке шапка, дорогой Михаил Михайлович! Не наше с вами дело крутиться среди знати. Сандро – сердечный, добрый человек, но, несмотря на службу во флоте, все-таки плохо понимает сословную разницу. Вы пришли спросить моего совета, так мой совет таков: отправьте сердечное поздравление и оставайтесь дома.
В отставку Михаил Михайлович Мышлаевский собрался в чине штурманского подполковника. Неплохое продвижение для крестьянского сына. Честно говоря, он сам не стремился к большой карьере, хорошо понимая свою ограниченность. Мышлаевский был надежным офицером, служакой, прекрасным исполнителем, но не более того.
Женился он уже перед самым уходом с флота. «Кому нужен муж, который десять месяцев в году не покидает палубу?» – объяснял он давно женатым друзьям причины своей затянувшейся холостяцкой жизни. Подлинной же причиной, в которой Мышлаевский боялся признаться даже себе, был панический страх перед женщинами.
По существу, кроме матери и сестер, он никогда не видел рядом ни одного существа противоположного пола. Рано попав на флот, Мышлаевский провел всю свою жизнь среди мужчин, их он понимал, с ними умел управляться. А женщины… один Бог знает, что у них в голове.
Но одинокая старость пугала больше, и Мышлаевский решил подать в отставку, как было принято указывать в рапорте, по домашним обстоятельствам. Так именовали женитьбу. Дворяне, служившие во флоте из-за «чести», а не ради жалованья, выходили в отставку еще совсем молодыми людьми, до старости развлекая соседей, детей и внуков рассказами о тяготах морской службы. Люди, подобные Мышлаевскому, по причине отсутствия иных средств к существованию тянули лямку, сколько было сил, и перед отставкой женились на невестах из простых сословий с хорошим приданым.
Вокруг адмиралтейства вились не только поставщики, зарабатывавшие состояния на снабжении всем необходимым огромной машины императорского флота. Несколько десятков апробированных сватов устраивали личную жизнь флотских офицеров. В их табели о рангах Мышлаевский занимал не престижное, но вполне достойное место. И невесту ему предложили соответствующую его статусу: засидевшуюся дочь разорившегося, но вновь поднявшегося купца.
В матримониальных сделках личные качества роли почти не играли. Торговали не девицами, а идущим вместе с ними приданым. За большие деньги можно было выдать замуж крокодила в юбке, а с маленьким даже ангелица засиделась бы в девках.
У Мышлаевского были твердые понятия о том, как должна выглядеть его жена. Он выходил их по шканцам за томительные часы бесконечных вахт, многократно примеряя на себя и как верхнюю одежду, и как нижнее белье. Поскольку жить он намеревался скромно, только на полагающуюся пенсию и накопленный за годы службы капитал, приданое его интересовало не в первую очередь. Сбрасывать деньги со счетов он – боже упаси! – не собирался, но в выборе будущей супруги они не играли решающей роли.
Идеально было бы жениться на сироте с покорным нравом. Лицо, чуть тронутое скорбью, излучающее святую доброту, с живыми, выразительными глазами и стыдливым румянцем на впалых щеках, – стояло перед мысленным взором Мышлаевского.
Собираясь на первую встречу со сватом, он приготовился точно описать ему и ожидаемый характер, и предполагаемую внешность невесты. Разумеется, Мышлаевский хорошо понимал, что сват будет врать не по первое, а по двадцать первое число и, по его словам, все девушки в списке будут на удивление совпадать с описанным образом.