– Умница! – он нежно прикоснулся губами к кончикам ее пальцев и вздохнул с облегчением.
А вышло еще лучше. Автомобиль, сопровождаемый кавалькадой всадников, произвел на собак Радомысля потрясающее впечатление. Когда великий князь вырулил на площадь, за ним с отчаянным тявканьем неслось дюжины три псин, собачонок и собачищ. Увидев Мышлаевского, застывшего перед зданием уездной воинской конторы, Сандро подкатил прямо к нему и со смехом распахнул дверцу.
– Спасайся, Миша!
Мышлаевский вскочил в автомобиль и захлопнул дверцу прямо перед оскаленными зубами какой-то псины.
– Да тут у вас просто Австралия и дикие собаки динго! Помнишь? – воскликнул Сандро, перекрывая лай.
– Еще бы! – крикнул в ответ Мышлаевский, чувствуя, как, навеянная общим воспоминанием, возвращается былая товарищеская близость.
– А здорово мы тогда испугались! – со смехом прокричал Сандро, запрокидывая крупную романовскую голову.
Трое всадников из кавалькады достали нагайки и принялись разгонять тявкающую свору.
– Ты в Чернигов? – спросил Мышлаевский, с трудом выговорив «ты».
– Разумеется. Извини, я планировал немного задержаться, посмотреть, как ты живешь, но времени на остановку совсем не осталось. Этот автомобиль, – Сандро похлопал по рулю ладонями, затянутыми в лайковые перчатки, – оказался куда тихоходнее, чем предполагалось.
– А я ведь тоже собрался в Чернигов, – ответил Мышлаевский, в душе радуясь тому, как все удачно складывается. – Подвезешь?
– Поехали! – вскричал Сандро, срывая автомобиль с места.
Спустя час тряской езды по проселкам кавалькада выбралась на житомирский тракт и, существенно увеличив скорость, понеслась на Чернобыль. Шум мотора заглушал голоса, но тем не менее собеседники говорили не умолкая. Сандро живо интересовался жизнью в провинции, настроением крестьян, чиновников, дворянского сословия, мещанского населения.
После полудня добрались до Припяти, прокатили, громыхая по гулкому мосту, на другой берег, и Сандро остановил автомобиль.
– Ах, какая пасторальная красота! – воскликнул он, выскакивая наружу. – Передохнем четверть часа, руки устали держать руль.
Мышлаевский выбрался вслед за великим князем и огляделся. По правде говоря, никакой пасторальной красоты он не увидел, хотя в живописности раскрывшемуся виду отказать было нельзя.
Чернобыль бесстыдно распластался перед ними, выставив напоказ крепкие двухэтажные дома богачей, важно поглядывающие свысока на скопище убогих мазанок. Освещенные июньским солнцем кровли представляли собой обильную жатву для взоров путника, утомленного желтизной бесконечных полей и серой пылью разбитых дорог.
Какими оттенками зеленого, коричневого, синего, красного и ржавого цветов блестели железные крыши! Как аппетитно золотились соломенные кровли домов попроще! Сколь красочно выглядели в лучах пламенеющего полудня даже убогие земляные скаты, поросшие бурьяном и муравой!
Россыпь домов замирала перед самым берегом реки. Под зелеными пологими склонами мутными омутами плескалась Припять. Темная из-за торфяной почвы вода, казалось, стояла на месте, только посередине едва шевелилось серебристое течение.
Парило. Над рекой летали стрекозы. На противоположном берегу старичок водовоз не спеша таскал ведрами воду в бочку на колесах. Сандро перегнулся через борт автомобиля и заглушил двигатель. Вытаскивая руку, он сделал неловкое движение и надавил локтем грушу клаксона. В тишине знойного полудня звук, вырвавшийся из груши, был неожиданным и резким, словно крик трубы.
Всадники кавалькады осадили прянувших коней, а лошадь водовоза испуганно дернулась назад. Кусок плавуна, подложенный стариком под колесо, от резкого удара развалился на куски, и бочка покатилась к реке, увлекая за собой сбитую с толку лошадь.
Оказавшись в воде, лошадь забилась в постромках, но бочка неумолимо сползала дальше по резко уходящему вниз дну и тянула за собой бедолагу. Лошадь заржала, ее голос, полный ужаса и боли, наполнил сонное пространство полдня.
– Эх! – огорченно махнул рукой великий князь. – Вот же незадача.
В эту минуту на берег выбежал юноша богатырского телосложения. Сбросив с себя сапоги и шапку, он прямо в одежде бросился в реку. Оказавшись спустя несколько секунд возле тонущей лошади, он нырнул и пропал под водой.
– Постромки распутывает! – вскричал Мышлаевский.
Прошла минута-другая напряженного ожидания и неумолимого погружения лошади, и вот уже над водой осталась только отчаянно дергающаяся голова. Еще немного, и она полностью скроется под блестящей поверхностью реки. Рывок, и вода поглотила все, кроме верхушки задранной вверх головы с оскаленными в смертной муке зубами и глазами, наполненными невыразимым ужасом.