Шуша заколебался. Ему случается еще одна возможность повоевать со страхом перед смертью. Первый раунд он проиграл. Но впереди второй, третий, четвертый! Впереди есть время, и он еще может победить. Как бы сказал Шеххата — дело привычки, не больше и не меньше!
Во мгновение ока в руках Шуши оказался сверток. Он заторопился вместе со стариком в кофейню "Для благородных". Когда они пришли туда, подготовка к похоронам была в самом разгаре. И кофейня, и лавка похоронных принадлежностей гудели, как растревоженный улей. Увидев Халяфалла Хиляля, паломник Сурур заорал:
— Где этот бездельник Шеххата?
— Опередил нас.
— Куда делся?
— Туда, откуда никогда не возвращаются.
— Это что значит?
— На кладбище отбыл.
— Сам по себе?
— Не с процессией же!
— Говори серьезно, приятель! Когда вернется?
— Никогда!
— Как так?
— А так, как все грешные. Ушел безвозвратно.
— Ты хочешь сказать — уехал?
— Вроде этого.
— Что значит — вроде этого?
— Значит, умер.
— Умер?! Ты правду говоришь?
— Такими вещами не шутят. Шеххата эфенди умер. Так-то вот.
Услышав эту печальную новость, окружающие зашумели: "Умер? Как умер?.. Дай ему бог место светлое!.. О боже! Что делается! Все от аллаха! Ну и дела…"
Когда гомон затих, Сурур в страхе запричитал:
— Что делать-то будем теперь?
— Проживем!.. Привел человека вместо Шеххаты. Наденет его костюм и займет его место.
— Не об этом я.
— А о чем?
— О пятнадцати пиастрах, которые я ему одолжил. Вот потеря!.. Чувствовало мое сердце — не видать мне больше этих денег.
Стоя среди этого гама, Шуша внимательно слушал разговоры. Как только он услышал слова Сурура о том, что его деньги пропали, ему пришлось заговорить:
— Не бойся за свои деньги! За покойником еще ничьих денег не пропадало!
— Что-что? Видно, ты его еще хорошо не знаешь! Да он был готов зажулить чьи угодно деньги, даже пророка!
— Зачем так говоришь? Нехорошо. Вот они, твои деньги.
Шуша вытащил кошелек, извлек оттуда две монеты и протянул их Суруру. Тот удивился:
— Чудо! Те самые! Дай ему бог! Наверное, не успел истратить. Небывалое дело!
Ходячий склад наркотиков сидел, забившись в угол. Даже среди этого гама он оставался в полусонном состоянии. Но вроде словесная трескотня достигла и его ушей. Кажется, и он понял, что случилось. Его веки приоткрылись. Ни к кому не обращаясь, он произнес своим скрипучим голосом:
— Не хочу я своего пятачка. И табаку, и гашишу. Пусть их… Да святится душа покойного!
Воздев руки к небу, он продолжал:
— Простит его господь!.. Правда, был он бабник, шутник и балагур… Но все же он дороже всего того, что у меня занял. Хороший был, незлобивый, не обидчивый… Никому вреда не делал… Бог с ним!..
Шуша присоединился к словам шейха Сейида:
— Твоя правда… Чистое у него было сердце, доброе.
Шейх Сейид ничего не сказал. Он продолжал разговаривать с аллахом:
— Что ты хочешь от своего раба, кроме того, чтобы он не обидел своего брата? Можешь ли ты обижаться на то, что он хочет получить немного удовольствия в жизни? Какая тебе польза от того, что ты запретишь ему это? Прости ему, господь! И нас с ним прости. Все мы твои рабы.
Шейх Сурур вынужден был повысить голос, чтобы прекратить излияния Сейида. Обращаясь к Шуше, он крикнул:
— Давай одевайся! Чего ждешь? И так нет времени.
Тут появился Хиляль и спросил:
— Одеваться-то умеешь?
— Знаю, как одевать пиджак и брюки. Остального сроду не надевал. Ума не приложу — как это делается.
— Пойдем, помогу.
Через несколько минут Шуша был одет по всей форме. Хиляль шел за ним и с удовольствием приговаривал:
— Вот здорово! Кто увидит, скажет: настоящий "благородный!" Надвинь немного феску на лоб… Во-во! Так лучше!
Обращаясь к паломнику Суруру, Хиляль воскликнул:
— Ну как — пойдем завершать похороны?
— Покойник ждет нас в квартале аль-Гамалийя. Оттуда двинемся к Мугавизин… Приведите себя в порядок… Я присоединюсь к процессии в квартале Кахкакин… Только чтоб порядок был, без всяких там!.. Будьте повнимательней с новеньким, как бы он чего не выкинул!..
— Не бойся, я его беру на себя.
Шуша вместе со всеми двинулся вдоль улицы аль-Халиг, направляясь к улице Амир аль-Гейш и далее к кварталу аль-Гамалийя. Подошли к дому покойного. Шуша начал наблюдать за собравшимися на похороны, за энергичной подготовкой к ним. На него это произвело большое впечатление. Лицо его стало печальным и суровым. В голове затеснились безрадостные мысли.
В таком состоянии Шуша находился до тех пор, пока не начали выносить носилки с телом покойного. Плач и стенания усилились настолько, что казалось — они слышны даже в космосе. Сердце разрывалось от этого воя. Увидев носилки, обернутые в белое шелковое покрывало, он понял, что умерла молодая девушка. Он совсем потерял над собой всякий контроль и захлебнулся в рыданиях. Окружающие его коллеги захихикали. Они смотрели на него так, как смотрят большие мастера своего дела на несмышленыша ученика, впервые взявшегося за незнакомую работу. Ни знаний у него, ни сноровки, ни умения держаться в трудных ситуациях. Хиляль начал успокаивать Шушу:
— Да хватит тебе. Оставь немножко и на другие похороны. Впереди еще много случаев поплакать. А то еще двое-трое похорон, и ты совсем кончишься… Заставишь кого-нибудь другого оплакивать тебя самого… Крепись, приятель, крепись! Будь разумным! Не смотри себе под ноги, не расстраивайся так!
Тут в разговор вмешался шейх Сейид:
— Чего плачешь-то, молодец? Мертвого ли оплакиваешь или дальнюю дорогу, которая нам предстоит?
— Мертвого, — сказал за Шушу Хиляль.
— Покойного? Зачем? Чего по нем плакать? Он что — голодный, его мучает жажда, больной, усталый или что? Спит себе в свое удовольствие. Он должен нас оплакивать, а не мы его… Когда я помру и меня положат в гроб, то я покажу язык тем, кто меня оплакивать будет… Зачем наоборот-то делать? Нужно ли оплакивать того, кто в этом не нуждается? Что же получается — страдающий оплакивает того, кто не страдает? Люди, не будьте дураками, не заставляйте покойников смеяться над вами!..
Похоронная процессия двинулась. Шуша занял свое место в строю "благородных". Пришли на кладбище. Покойника быстро упрятали в могилу. Вместе со всеми Шуша вернулся в кофейню, быстро переоделся, получил причитающееся и пошел домой с печально опущенной головой, красными глазами, опухшим носом. И второй раунд закончился его поражением.
Домой Шуша вернулся уже в сумерки. Его встретил сын, который бежал вприпрыжку по переулку. Еще издалека он закричал:
— Муаллим Хишт спрашивал тебя несколько раз. Он велел мне тебя предупредить сразу, как придешь, — очень ты ему нужен.
Не успел Шуша ответить сыну, как тот, увидев на лице отца следы усталости, опередил его снова:
— Что с тобой, отец? Ты где был?
— Да так, прогулялся.
— А чего такой расстроенный?
Деланно засмеявшись, Шуша ответил:
— С чего ты взял? Совсем не расстроенный. Возьми пиастр, купи себе чего-нибудь вкусного.
Но Сейид без большой радости взял деньги. Он повертел монету между пальцев так, как будто это была ничего не стоящая пустяковина.
Мальчишка очень любил отца. Он всегда переживал, когда видел его усталым или расстроенным. Сейид захотел еще о чем-то спросить отца, но тот упредил его:
— Беги, сынок, скажи Хишту, что я вернулся. Пусть приходит, буду рад ему.
Сейид быстро взбежал по лестнице наверх передать Хишту приглашение. Шуша пошел к себе, помолился и сел в ожидании гостя.