Ничто в их собственном существовании не было постоянным: их формы бесконечно мутировали вместе с беспокойным движением атмосферы. Их мысли текли и менялись — уникальные, блестящие и случайные. Но, как скрытый порядок в хаосе отдельных кубиков мозаики, в их фантазиях прятались моменты гениальности.
Их мысли были уникальны еще и по другой причине — они имели физическую субстанцию. Плотные и осязаемые настолько же, насколько невещественны человеческие, сгустки мыслей облачных китов падали с неба буквально водопадом грез. Вещество их грез накапливалось и срасталось на участках, где собирались облачные киты, притянутые чем-то в строении почвы, погодными условиями, колебаниями в магнитосфере планеты. За долгое время материал раздумий — сброшенные на землю умственные бессмыслицы китов — сформировал рифы — странные ландшафты, подобные раскинувшемуся под нами. По прошествии сотен или миллионов лет пласт рифов вырос в сотни километров в длину и сотни метров в толщину, богатый скрытым знанием.
Исследователи Тау называли рифы «дикой библиотекой», как я узнал из материала, к которому имел доступ. Исследовательская команда называла их «облачное дерьмо», когда члены ее были уверены, что их никто не слышит. Нетронутое наслоение рифов, которое мы прибыли изучать — подобное другим, уже используемым Тау, — представляло собой мешанину аминокислот, только и ожидающую того, чтобы быть изъятой из матрицы и отправиться в лаборатории, изголодавшиеся по прогрессу. И все это для увеличения прибылей Дракона.
Дракон, благодаря своим вкладам, играл главную роль в исследованиях нанотехнологии — технологии, оперирующей величинами в миллиардную долю миллиметра, — но она годами не двигалась с места. Некоторыми из наиболее могущественных корпораций Федерации на эти исследования были затрачены миллиарды, но успех в лучшем случае носил промежуточный характер, а некоторые полезные инструменты и изделия, разработанные ими, имели ограниченное применение — не более, чем бессмысленные, полуфункциональные промышленные «помощники».
Белки, особенно энзимы, — продукты нанотехнологии самой природы, и рифы были пронизаны протоидным веществом так сложно и причудливо, что по большей части никто не видел чего-либо подобного. Тау отправлял свои наиболее обещающие открытия в специализированные лаборатории по всей межзвездной империи Дракона, где исследователи анализировали найденные структуры и пытались воспроизвести их. В результате Дракон нашел способ синтезировать некоторые из тех, что оказались доступными, но существующие технологии не позволяли сделать открытие, и ученые требовали больше сырой продукции из разработок Тау.
Но та же самая матрица, которая изготовила «машины» на биооснове крепче алмаза и гибрид ферментативных нанодронов, позволивших освоить производство керамосплавов, была напичкана ловушками и непредсказуемыми опасностями.
Тут попадались фрагменты, структура которых была понятна и воспринималась как нечто положительное, хорошее, и гораздо больше таких, которые были попросту недоступны пониманию. Но встречались и такие, которые могут быть описаны только как безумные. Матрица рифов хранила их в инертном, скрытом, безвредном состоянии. Но сложные белки быстро распадались, когда их отделяли от стабилизирующей матрицы, да и внутри самих рифов были «мягкие пятна», где матрица начинала гнить. Разлагающаяся матрица могла вызвать что угодно — от дурного запаха до килотонного взрыва. Тысяча различных биологически случайных опасностей поджидала неосторожных рабочих.
Набор сведений, в котором мариновался мой мозг, отодвинулся на задворки памяти, внезапно оставив мои мысли пустыми.
Я не стал их ничем заполнять. Мой мозг погрузился в тишину, где никто, кроме меня, не существовал, где для меня не существовало ничего, кроме рифа вдоль реки под нами, слоя на слое монолитного пейзажа грез. В глубине моего мозга что-то шевельнулось, и я понял, почему гидраны называют эти места священной землей… Я знал это. Я знал это…
Что-то встряхнуло меня, и внезапно все исчезло.
Я выпрямился на сиденье в гудящей утробе флайера.
Дитрексен снова ткнул меня локтем.
— Ответь ей, ради Бога, — сказал он. — Или ты говорил во сне?
Я, нахмурившись, отодвинулся от него.
— Да, — пробормотала Киссиндра, не глядя на нас. — Это верно, что они похожи на… как ты его описывал?
Я понял, что она обращается ко мне. Только я ничего не говорил. Видимо, что-то, о чем я думал, выскользнуло из моей головы. Только на мгновение, затерявшись в страхе, мой мозг выключил защиту и выпустил один случайный образ. Я выругался про себя: я даже не осознал, что это произошло. И так всегда. Чем тщательнее я пытался контролировать свою телепатию, тем меньше это у меня получалось; Но как только я верил в нее, она уходила.
— Я забыл, — пробормотал я.
Воуно взглянул на нас через плечо и сразу отвернулся. Я рискнул посмотреть на остальных пассажиров: на Протса, на людей из ФТУ. Никто из них не смотрел на меня. В конце концов образ далеко не убежал. Я ссутулился и закрыл глаза, отрезав этим от себя все окружающее. Их любопытство, надменность, возмущение или сожаление не могли задеть меня, пока я не позволил им проникнуть в себя.
Я услышал, что Киссиндра передвинулась на своем сиденье. Она обратилась к Протсу, интересуясь, как получить доступ к данным Тау о рифах, где найти эту информацию и почему ее так мало. То, что лепетал он в ответ, звучало официально и виновато.
— Если ты действительно хочешь узнать побольше о рифах, тебе стоит поговорить с гидранами, — сказал Воуно.
Я открыл один глаз.
Протс выдавил из себя что-то похожее на смешок:
— Никаких возражений. Это бесспорно в любом случае.
Киссиндра повернулась к Воуно:
— А тут поблизости есть кто-нибудь, знакомый тебе, с кем мы могли бы поговорить?
— Тут есть ойазин. Она знает о рифах больше, чем… — начал было.
— Погодите минутку, — прошипел Протс. — Ты говоришь об этой старой ведьме, об этой шаманке или как там она себя называет. Мы подозреваем, что она помогает ДНО. Ты ведь в самом деле не предлагаешь членам исследовательской команды отправиться в Отчизну и найти ее? — Он взглянул на федералов, сидевших в глубине салона, как будто не хотел, чтобы этот разговор продолжался.
— Пока что никто не доказал выдвинутые против нее обвинения, — сказал Вуоно.
— В лучшем случае она не более чем артистка. Она расскажет тебе что угодно, все, что ты захочешь услышать. — Протс свирепо уставился Воуно в затылок. — И поскольку она может читать мысли, она знает, что ты хочешь услышать. — Он перевел взгляд на Киссиндру, подняв палец. — И потом она пожелает, чтобы ей за это заплатили. Ради Бога, — проворчал он, понижая голос и снова посмотрев на Воуно, — как ты вообще можешь говорить о ней с бесстрастным лицом? И почему ты предлагаешь посторонним путаться с гидранами в нынешней ситуации?
Воуно смотрел в небо и молчал.
Я закрыл глаза.
Беседа жужжала вокруг меня, и я наконец заснул.
Не знаю, как долго я спал, но меня разбудили, когда мы достигли обзорной площадки. Флайер высадил нас на отмель в излучине реки перед рифом. Все, в чем мы нуждались, чтобы собирать предварительные данные, уже было доставлено и уложено в куполообразных палатках со всей точностью Тау Ривертона, безболезненной как анестезия.
Рабочие на площадке еще разбивали лагерь. Все они были одеты в одинаковые тяжелые темно-бордовые рабочие комбинезоны. Они смотрели, как мы вошли в лагерь, и на их лицах не отразилось ничего, кроме тупого возмущения. Я удивился: что может их так возмущать?
Нас ожидали еще и высокопоставленные служащие Тау. Казалось, они ни у кого, кроме меня, не вызвали беспокойства, пока из их группы не выступил дядя Киссиндры. С ним был Санд.
Перримид махнул мне рукой. Я взглянул на Киссиндру, увидел удивление на ее лице, сменившееся смущением, когда он кивнул, чтобы она оставалась на месте.
— И что сейчас? — пробормотал позади меня Эзра.
Оглядываясь, я прошел через открытую площадку к Перримиду и Санду. Чего они хотят? Но уж если они здесь появились лично, то за этим стоит что-то, чего я и знать не хочу.
— Что такое? — спросил я Перримида, из последних сил стараясь, чтобы слова прозвучали вежливо.