— Ты злоупотребляешь лекарствами, — заметила Киссиндра.
Я взглянул на нее, не понимая, что она хочет этим сказать.
— Я могу употреблять их, — ответил я. — Это не влияет на мою работу.
— Ты чувствуешь в них потребность?
— Кто сказал, что я чувствую в них потребность? — Я вынул таблетку изо рта и посмотрел на нее, поднял напиток и выпил его до дна: он казался слабым. И положил камфору обратно в рот. Было только одно лекарство, которое могло мне дать то, чего я действительно хотел, — наркотик, способный вернуть мне дар. Но каждое использование его будет подобно прогулке на сломанных ногах. Ее глаза не отрывались от меня. Я нахмурился и снова отвел глаза. — Я люблю это. Как и ты.
Она стянула шапку, взъерошив волосы, и расстегнула куртку. Она тоже заказала напиток. Когда он появился, она долго сидела, разглядывая его. Наконец выпила, морщась, одним глотком.
— Нет, я не люблю. Но я зла, очень зла. — Таким уж злым ее голос не звучал, он был усталым. Она пыталась не встречаться со мной взглядом. — Ты мог убить его.
— Нет, не мог, — ответил я. — Я знал, что делаю, даже если он ничего не соображал.
Она подняла голову:
— Ты знал, что сломаешь ему нос?
— Я не ломал ему нос, — возразил я. — Он сам сломал его.
Я ожидал, что она объяснит мне, какое я дерьмо, Вместо этого она поставила локти на стол, закрыв лицо руками. Я подумал, она не смотрит мне в глаза, потому что боится или же попросту сыта всем по горло.
— Проклятье, все идет не так, как я хочу… С самого нашего прибытия сюда за одной неприятностью следует другая, и у меня в голове сплошная каша. — Наконец она подняла на меня глаза. — Я ненавижу это состояние.
Я приподнялся на стуле, не желая слушать ее объяснения, что я являюсь причиной этому. Я попытался заказать еще напиток, но синтетический голос ответил, что с меня хватит.
— И тебя туда же, — пробормотал я. Киссиндра снова взглянула на меня. Я полез в карман за следующей камфорой, нашел упаковку и открыл ее. Она была пуста. Я скомкал ее и швырнул на стол. Невидимая рука убрала ее и наши пустые стаканы в какое-то невидимое отделение в псевдодеревянной стене. Я откинулся, убрав руки с идеально чистой поверхности стола.
— Так продолжаться больше не может, — сказала Киссиндра. — Провалится весь наш проект.
— Знаю, — ответил я.
— Я в курсе, что вы с Эзрой всегда недолюбливали друг друга, но предполагала, что у вас хватит благоразумия хотя бы на то, чтобы работать вместе над чем-то значительным, не позволяя излишкам тестостерона нагонять на вас помрачение рассудка. Видимо, это было ошибкой. — Ее пальцы ухватились за край стола. — Боже, я так не хотела этого, но ты заставил меня. Я сказала Эзре, что он исключен из состава экспедиции.
«Проклятье». — Я закрыл глаза.
— Что? — Мои глаза широко раскрылись от удивления.
— Я сказала Эзре, что увольняю его. Он отбывает завтра.
— Эзра?
Она посмотрела на меня таким же взглядом, какой был устремлен на нее.
— Почему он? Почему не я? Он почти родной тебе, а я — тот, из-за которого у Тау сейчас возникли проблемы.
Она слегка нахмурилась.
— Ты не должен винить себя, — сказала она. — В конце концов ты оказался жертвой, так ведь? А сегодня Эзра оскорбил нашу хозяйку, которая могла рассказать нам много полезного. Он и один вечер не мог держать свой рот на замке. Он… — Она взглянула мне в глаза, глаза с длинными узкими зрачками. Он назвал меня уродом. Она откинула назад волосы, — Я чувствую себя так, словно все это время находилась в полусне, словно я никогда, ни в одну из моих поездок сюда не видела по-настоящему этот мир… и никогда не видела сущность Эзры. Он всегда был таким, просто я этого не замечала. — Киссиндра отвернулась, попытавшись выдавить из себя смешок. — А сейчас я не могу притворяться, что не замечаю этого.
— Слушай, — сказал я. — Будет правильнее, если вместо него уеду я. Правительство Тау ненавидит псионов, а не… — я вовремя остановился, чтобы не сказать «ублюдков».
— Ублюдков? — Ее рот скривился в подобии улыбки.
Я пожал плечами, глядя в сторону.
— Ты прав. Он именно такой, черт его побери… — Ее губы задрожали.
— Ты это делаешь ради меня? — спросил я. — Не стоит. Я сам могу о себе позаботиться.
— Поверь мне, — ответила Киссиндра. — Я забочусь о деле. Ты нужен экспедиции куда больше, нежели системный аналитик. Аналитика я могу найти где угодно. Эзру я взяла лишь потому, что думала, что мы хотим быть вместе… — Она запнулась.
— Вы уже ссорились раньше. И всегда мирились. Возможно, тебе стоит подождать, пока ты…
Она ответила не сразу.
— Скажи мне, — спросила она, — когда в конце концов вселенная прекратит свое существование, ты будешь чувствовать себя виновным в этом?
Эта фраза вызвала у меня смех.
— Возможно.
Она слегка улыбнулась:
— Ладно, не беспокойся. Я всегда подозревала, что Эзра недолюбливает тебя, потому что завидует, как быстро ты все схватываешь. Или потому, что ты временами смотришь на меня так… Или он просто говорил так о тебе. — Она опустила глаза. — Я думаю, это значит, что он все-таки любил меня.
— Ты не думаешь, что это так и есть?
— Думаю, — произнесла она, и ее голос оборвался. — Но я не хочу провести остаток жизни в постоянной лжи, доказывая самой себе, что продолжаю любить его. — Она глубоко вздохнула.
Мы долго сидели, молча глядя друг на друга, не двигаясь. Наконец тот самый голос, который отказал мне в спиртном, объявил, что бар закрывается на ночь.
Киссиндра, как лунатик, поднялась со стула. Мы, не сказав ни слова, вышли из бара. В лифте не оказалось никого, кроме нас.
Мы, все еще молча, прошли по холлу, пока я не дошел до своей комнаты. Тут я остановился. Остановилась, взглянув вперед, и Киссиндра. Она посмотрела назад, на лифт.
— В чем дело? — спросил я.
— Мне нужно получить отдельную комнату. — Она тряхнула головой, снова бросив взгляд на комнату, которую делила с Эзрой. Их будущее окончилось этим вечером. Наконец она подняла на меня глаза.
Я коснулся своей двери, она открылась.
— Хочешь войти?
Она, колеблясь, кивнула и вошла в комнату. Мои глаза следили за ее движениями, как бы я ни пытался отвести их.
Я толкнул дверь. Киссиндра повернулась, глядя на меня, когда дверь чуть слышно закрылась. Я почувствовал, как эта бесцветная комната запирает нас, подобно тюремной камере. Дальняя стена уже давно стала непрозрачной на ночь. Я отдал ей приказ снова поляризоваться.
За окном возникла сетка города, расцвеченная узорами фонарей. Я глубоко вдохнул, чувствуя, как тает мое напряжение. Киссиндра присела на мою кровать, уставив в окно невидящий взор. Я уселся на стул, чувствуя, как его мягкие формы обволакивают меня. Внезапно у меня возникло желание вскочить. Я заставил себя остаться на месте, вспомнив спокойствие гидранов.
— Как давно вы с Эзрой вместе? — спросил я, поскольку она оставалась недвижимой и безмолвной.
— Я даже, наверное, не вспомню, — пробормотала она, переведя взгляд на меня. — Мы познакомились в учебном центре Куарро.
— Ты с Ардатеи? — удивился я. — Я думал, ты с Мизены.
— Родители послали меня учиться в Куарро. Они думали, что там я получу лучшее образование. — Ее улыбка была полна иронии. — Эзра был таким… — Она отвернулась. — Он был всем тем, что олицетворял Куарро. Всем тем, чего хотела моя семья… тем, о чем, я думала, я могла только мечтать. И он желал меня… Меня так никто не желал. — Ее взгляд затуманился.
Я представил себе, как они жили вместе в Куарро, в мире блеска и великолепия: как они встретились, как познакомились, как вместе учились, спали вместе. Я вспомнил свою жизнь, на параллельной с ними тропинке, погребенную заживо в Старом городе Куарро.
— Ты не из Куарро? — спросила она. — Эзра говорил…
— Нет. — Я поднялся со стула, подошел к стене-окну и встал там, глядя на улицу.
Когда я оглянулся, она плакала, слезы сочились между пальцами рук, которые она прижала к глазам.
— Будь он проклят…