Сергей заварил чай в пакетиках с бергамотом. Открыл дверцу шкафа, и достал галетное печенье.
– Очень хорошо, подумал он про себя, что есть печенье. Вместо хлеба пойдет. Не хочется выходить из квартиры. Мало ли что. Сергей прервал свою работу, прошёл в комнату, осмотре ее, вышел и закрыл дверь на ключ.
– Береженого бог бережет. А вдруг еще кто-то выйдет, и не мальчуган. Например, кто-нибудь не адекватный и вооруженный.
В ванной второй раз спустили воду из бочка унитаза. – Забавляется, наверное, интересно. А может и нет. Дверь открылась, и мальчик осторожно зашел на кухню.
– Садись, указывая на табурет сказал Сергей, есть будем. Мальчик, не дожидаясь второго приглашения, сел на табурет, и видимо сглотнул слюну. Бери вилку, нож и кушай, наверно голодный. Мальчик осторожно взял вилку, и осмотрел ее.
– Что никогда не видел?
– В кино видел. Дома нету, только ложки.
– Деревянные?
– Всякие.
– Налетай, давай, остыло уже. Извини, хлеба нет. Ешь с печеньем.
Мальчик, посматривая на Сергея, как он обращается с вилкой и ножом, попытался повторить неуклюжими движениями, справился, и ел не глотая.
– Ты это не спеши, никто у тебя не заберет. Как зовут?
– Коля, ответил он, опять проглотил практически не жуя кусок яичницы с колбасой.
– Шпроты будешь?
Коля промолчал.
– Спрашиваю, шпроты будешь Коля?
– А что это?
– Понятно, сказал вслух Сергей, открывая банку, перевернул ее, и вывалил содержимое на тарелку.
Запах шпрот достиг носа мальчугана, он несколько раз вдохнул воздух и уставился на тарелку.
– Будешь?
Мальчик утвердительно кивнул, не отводя взгляд от тарелки. Сергей взял нож и отложил на пустую тарелку мальчугана больше половины консервы.
– Ешь.
– Вы наверно очень важный человек, сказал мальчик.
– Почему ты так решил?
– А вон какая у вас еда, и дом, все чисто и красиво. Унитаз, вода в кране теплая.
– Это точно, хмыкнул Сергей. Я теперь важная птица. Ешь, смотрю сильно голодный.
Мальчик кивнул, засунул в рот печеньку, следом отправилась шпротина, а следом еще печенька.
– Сколько тебе лет Коля?
– Четырнадцать почти, ответил набитым ртом мальчик.
– А что такой маленький, спросил Сергей.
Мальчик дернул плечами. – Не знаю.
– А год какой у вас?
– 1947
– А месяц?
– Январь, а что?
– Нет ничего. Ешь, не торопись. И не смотри на шпроты, больше не дам, а то еще плохо будет.
– Не, не будет. Уже более уверенно сказал мальчик, продолжая жевать.
– Пей вот чай. Потом еще поешь. Когда последний раз ел?
– Утром.
Сергей наблюдал, как мальчик пил чай, и доедал последнее печенье, положив руку на живот.
– Четырнадцать лет, а выглядит на одиннадцать, ну пусть на двенадцать, размышлял Сергей. Непростые послевоенные годы. А девяностые лучше были? Запомнился случай, когда он занимался бизнесом в те годы. Друг предложил прокатиться на недельку с арбузом в Тульскую область, продать или поменять на картофель. До Тулы не доехали, остановились в селе Погореловка, которое примыкает к районному центру Короча, Белгородской области. Там привлекали местных ребят в помощь. Один раз пригласили к столу поужинать. Они поели полукопчёной колбасы, и им стало плохо, одного даже вырвало. Потом выяснилось, что они и не ели никогда такого продукта. Было им по четырнадцать лет, а выглядели, как этот, мелкие и худые. Родители пьют, из еды только картошка. Мясо по праздникам. Деньги, которые заработали, сказали, что потратят на одежду и обувь, чтобы в школу пойти. Ну а тут не пьянство наверно, а послевоенные голодные годы.
Он посмотрел на мальчугана, который сидел нахмурившись, продолжая держать руку на животе.
– А тебе не плохо Коля?
– Тошнит трохи.
– Черт, отравился. Думать нужно было, сказал он вслух. Подошел к ящику стола, открыл его, порылся, вытащил активированный уголь, оторвал пять таблеток, протянул мальчику.
– Пей, легче станет. Не бойся.
Коля и не думал уже бояться, послушно взял таблетки, засунул в рот и запил чаем. Не сразу, но проглотил шершавое лекарство.
Глава 8
Он смотрел на спящего мальчугана, чистое и спокойное лицо которого выглядывало из-под одеяла. После ванной, которую он сначала сильно испугался, но в процессе мытья был в восторге, так как до этого никогда ее не видел. Не видел и горячей воды из крана. Омовение в его понятие состояло из теплой воды из кружки, которую на тебя льют, когда ты стоишь в тазике. Вплыло воспоминание из детства, старенький домик, желтый и несильный свет лампочки под абажуром, оцинкованный тазик. Себя самого в тазике. Глаза щиплет хозяйственное мыло, заботливые руки бабушки, смывают пену с головы, и слова, – внучек, потерпи еще чуть-чуть, сейчас все пройдет. Странная штука эта память. Он думал, что все это уже давно забыл, и не вспомнил бы никогда. А слова мальчугана вернули его в прошлое, в то прошлое, когда из всех проблем было разбитая коленка, или порезанный палец, сломанная игрушка, или игрушка которой у тебя не было, а очень хотелось. Бабушки давно уже не было в живых, но в его памяти она продолжает жить.