— Не нужно мне твоих одолжений, — буркнула Шивон, обращаясь к закрытой двери. Ей казалось, что всего за несколько часов Джилл Темплер стала жестче и суровее, чем была, и унижение, через которое пришлось пройти Эллен Уайли, стало первым проявлением этой новой силы. Шивон очень хотелось работать в пресс-отделе, но ей было тошно вспоминать, какое злорадство овладело ею, когда она наблюдала за пресс-конференцией и поражением Эллен.
Когда Джилл Темплер вышла из туалета, Шивон сидела в одном из стоявших в коридоре кресел. Остановившись перед ней, Джилл посмотрела на нее.
— Призрак на балу… — проговорила она и отвернулась.
3
— Я был уверен, что мне придется работать с настоящим рисовальщиком, — проговорил Дональд Девлин, предварительно откашлявшись. На взгляд Ребуса, он был одет так же, как во время их вчерашней встречи. Отставной патологоанатом сидел в обшарпанном кресле рядом с компьютером и единственным в Гэйфилдском участке детективом, который знал (довольно приблизительно), как работать с «Фейсмейкером». «Фейсмейкер» представлял собой компьютерную базу данных с набором рисованных глаз, ушей, носов и губ, которые с помощью различных опций можно было вытягивать, сжимать и складывать вместе. Наблюдая за работой программы, Ребус понял, как бывшим коллегам Фермера Уотсона удалось приделать его голову к накачанным торсам атлетов.
— За последние годы кое-что изменилось, сэр, — ответил Ребус, отхлебывая кофе, который он взял в буфете участка. Кофе, разумеется, уступал тому, которое готовила его «бариста», но не шел ни в какое сравнение с бурдой из автомата в Сент-Леонарде. Прошедшую ночь Ребус провел скверно: он то и дело просыпался в холодном поту и ознобе и подолгу сидел, пытаясь согреться, в своем любимом кресле в гостиной. Дурные сны и холодный пот… Впрочем, что бы ни наговорили ему врачи, Ребус знал, что с сердцем у него все в порядке — он слышал, как оно стучит, честно выполняя свою работу.
Кофе едва помогал ему удерживаться от зевоты. Детектив за компьютером закончил черновой вариант фоторобота и теперь распечатывал его на принтере.
— Что-то здесь все-таки не так, — проговорил (уже не в первый раз) Девлин, рассматривая выползшие из принтера листы. Ребус тоже взглянул. Лицо на бумаге было совершенно заурядным, ничем не примечательным.
— Лицо, которое у вас получилось, может принадлежать и женщине, — добавил профессор, — а я совершенно уверен, что это был «он», а не «она».
— А так не лучше будет? — спросил детектив, щелкнув «мышкой», и лицо на экране обросло всклокоченной черной бородой.
— Ну, это вообще ерунда какая-то! — громко возмутился Девлин.
— Прошу прощения, мистер Девлин, это просто констебль Тиббет так шутит, — пояснил Ребус.
— Я делаю все, что могу, — сказал Тиббет.
— Мы высоко ценим ваши усилия, констебль. Будьте добры, уберите бороду.
Тиббет повиновался.
— Вы уверены, что это не мог быть Дэвид Костелло? — спросил Ребус.
— Я знаю Дэвида, — возразил Девлин. — Это был не он.
— Насколько хорошо вы его знаете?
Девлин растерянно моргнул.
— Я же говорил вам — я разговаривал с ним несколько раз. Однажды мы столкнулись с ним в подъезде, и я спросил, что за книга у него в руках. Это оказался Мильтон, «Потерянный рай». Мы с ним даже немного поспорили…
— Вот как? Любопытно!
— Это было действительно любопытно, инспектор, можете мне поверить. У парнишки в голове — мозги, и неплохие, очень неплохие!
Ребус задумался.
— Как вам кажется, профессор, он способен на убийство?
— На убийство? Дэвид?!! — Девлин рассмеялся. — Мне кажется, подобный поступок для него недостаточно интеллектуален, если вы понимаете, что я хочу сказать. — Он немного помолчал, потом спросил: — Вы все еще его подозреваете?
— Вы сами знаете, как работает полиция, профессор. Мы подозреваем всех, покуда не будет доказано обратное.
— Мне почему-то казалось, что должно быть наоборот: человек считается невиновным, пока не будут найдены убедительные доказательства противного.
— Боюсь, сэр, вы перепутали нас с адвокатами. Так вы говорите, что почти не знали Филиппу?…
— Ну, мы, конечно, иногда сталкивались на лестнице, но, в отличие от Дэвида, она никогда не выказывала желания остановиться.
— Не снисходила?