Закрыв дверцу аптечки, Ребус оказался лицом к лицу с собственным отражением. Серая кожа, седые пряди в волосах. Двойной подбородок не желал исчезать, как он ни выпячивал челюсть. Ребус попытался улыбнуться и увидел зубы, которые давно требовали лечения. Последние два осмотра он проигнорировал; дантист даже грозился вычеркнуть Ребуса из своего списка.
— Дождись своей очереди, приятель, — пробормотал Ребус и, отвернувшись от зеркала, начал раздеваться.
Торжественные проводы на пенсию старшего суперинтенданта Уотсона, известного среди подчиненных как Фермер Уотсон, начались в шесть часов. Строго говоря, его провожали уже трижды или четырежды, однако на сей раз все было окончательно. Полицейский клуб на Лит-уок был украшен флажками, воздушными шарами и огромным плакатом с надписью «На свободу с чистой совестью!». Кто-то рассыпал по танцплощадке солому и поставил на нее надувную хрюшку и надувную овцу, создав таким образом имитацию фермерского дворика.
Когда Ребус приехал в клуб, у стойки бара происходило самое настоящее столпотворение, благо высокое начальство уже отбыло. В дверях Ребус столкнулся с тремя важными персонами из Большого Дома и машинально посмотрел на часы: шесть сорок. Они уделили уходящему на пенсию старшему суперинтенданту целых сорок минут своего бесценного времени.
Официальная часть проводов прошла днем в Сент-Леонарде. Ребус на ней не присутствовал, так как в это время они с Шивон возились с Костелло, однако речь, которую произнес заместитель начальника полиции Колин Карсвелл, ему передали. Несколько слов сказали и бывшие коллеги Уотсона, работавшие с ним в других местах. Многие сами давно были на пенсии и специально приехали в участок, чтобы должным образом почтить заслуженного ветерана. Разумеется, все они задержались, чтобы дождаться неофициальной части. Теперь у большинства из них был такой вид, словно они пили не останавливаясь с тех самых пор, как закончилось торжественное собрание в Сент-Леонарде — галстуки на боку или вовсе сняты, глаза мутные, лица красные и лоснятся от пьяной испарины. Один из гостей громко пел, едва не заглушая музыку, доносившуюся из установленных под потолком колонок.
— Что будешь пить, Джон? — спросил Фермер Уотсон, который, заметив у стойки Ребуса, оставил свой столик и подошел к нему.
— Пожалуй, маленькую порцию виски было бы в самый раз, сэр.
— Полбутылки виски сюда, когда освободишься! — рявкнул Уотсон бармену, едва успевавшему разливать пиво, и прищурился, с трудом сфокусировав взгляд на Ребусе. — Видел этих кретинов из Большого Дома? — спросил он.
— Столкнулся с ними при входе.
— Эти сволочи полчаса распивали тут один апельсиновый сок, потом быстренько пожали мне руку и свалили домой. — Уотсон старательно выговаривал каждое слово, но, как часто бывает в подобных случаях, результат получился обратный — его язык отчаянно заплетался. — Никогда раньше не понимал выражения «говно в шоколаде», но теперь понял — это про них.
Ребус улыбнулся и попросил бармена подать порцию «Ардбега»[2].
— Двойную, черт побери! — добавил Уотсон.
— Вы сегодня уже пили, сэр? — осторожно осведомился Ребус.
Уотсон надул щеки.
— Конечно. Несколько старых друзей специально приехали издалека, чтобы проводить меня на заслуженный отдых… — Он кивнул в направлении оставленного им столика, за которым Ребус увидел внушительную компанию закаленных пьянчуг, привольно расположившихся в непосредственной близости от столов с закусками из буфета. Многих он знал по Управлению полиции Лотиана и Пограничного края: Макари, Олдер, Дэвидсон, Фрейзер… Билл Прайд беседовал о чем-то с Бобби Хоганом. Грант Худ разговаривал с Клаверхаусом и Ормистоном — двумя важными криминалистами — и при этом изо всех сил старался показать, что он к ним не примазывается. Джордж Сильверс по прозвищу «Хей-хо» только что обнаружил, что констебль Филлида Хейс и сержант Эллен Уайли никак не реагируют на его попытки завязать знакомство. Джейн Барбур из Большого Дома обменивалась последними сплетнями с Шивон Кларк, которая когда-то была приписана к ее группе по расследованию изнасилований.
— Если бы преступники знали о сегодняшнем мероприятии, — сказал Ребус, — в городе началось бы черт знает что. Хотел бы я знать, в лавочке кто-нибудь остался? Хоть один человек?!