— Ну, дай вам бог счастья, — пожелала Маланья.
Пекка и Матрена остались вдвоем.
Пулька-Поавила привык вставать рано. Когда он проснулся, все еще спали. Протерев глаза, Поавила всполошился и стал тормошить соседей.
— А где Пекка?
Крикку-Карппа и Теппана спросонья не могли ничего понять.
— Я думал, что вижу сон, а это был не сон. И ружье взял.
Пулька-Поавила стал одеваться.
— Я еще вчера понял, зачем ему это ружье, — сказал Теппана.
— Только бы людей не вздумал стрелять! — испугался Крикку-Карппа. — Ружье-то охотничье.
— Не грех кой-кому влепить хороший заряд, — прокряхтел Теппана, натягивая на ноги английские ботинки.
«Чего только на белом свете не бывает! — думал Пулька-Поавила. — Бедная девчонка. Надо пойти пожаловаться. Если никто не пойдет, пойду я…»
Наивное дитя природы, он все еще верил в то, что есть законы и есть власти, которые обязаны помочь.
— А Совет здесь еще есть? — спросил он Теппану.
— Зачем тебе он?
Пулька-Поавила замялся. Что-то помешало ему сказать, по какому делу он хочет обратиться к властям. Подумав, он ответил нерешительно:
— Да надо бы сходить объяснить, почему я весной не попал на уездный съезд Советов.
Теппана захохотал.
— От всего Совета одна вывеска осталась, — сказал он сквозь смех. — Уж ты, брат, лучше не ходи туда. А то возьмут и арестуют.
Арестуют? Это почему, же? — недоумевал Поавила. За что его должны арестовать? Теппана еще долго смеялся над ним.
Когда Теппана ушел по каким-то своим делам в штаб отряда, Поавила предложил Крикку-Карппе отправиться в город.
— В чайную зайдем заодно, — уговаривал он.
— У меня в кармане ни копейки, — отнекивался Крикку-Карппа, решивший, что его спутник хочет выпить.
— У меня еще есть, — похвалился Поавила, вытащив из кармана несколько смятых керенок.
За вокзалом они опять натолкнулись на торговок. Интересно, о чем они теперь говорят? Мужики остановились послушать.
— Болезней своих навезли, проклятые баночники. Вот, мол, вам гостинцы, — жаловалась одна из женщин.
— Скоро шесть исполнилось бы, а вот… — плакала другая. — Сегодня ночью, бедненький, умер.
— У Евдокии сын тоже, говорят, заболел.
Из разговора женщин пирттиярвцы поняли, что с приходом англичан в Кеми началась какая-то страшная болезнь.
— Хоть бы скорей выбраться отсюда, — вздохнул Крикку-Карппа.
— Выберемся, — заверил его Поавила. — Теппана вчера говорил.
До города они не добрались.
Не дойдя еще до скалы, Пулька-Поавила и Крикку-Карппа услышали позади себя конский топот. Они едва успели отскочить в сторону, как мимо пронеслись несколько всадников. Следом за ними шагом ехали еще двое вооруженных. Решили пропустить и их. Между лошадей шли три человека в рабочей одежде с завязанными за спиной руками. Пирттиярвцы не верили своим глазам: один из арестованных был Пекка Нийкканайнен.
— Передайте Наталии поклон… — сказал Пекка, проходя мимо остолбеневших земляков.
— Молчать! — зло оборвал его один из стражников.
— Передадим, — крикнул вслед Пулька-Поавила, опомнившись.
Что же случилось с Пеккой? — гадали расстроенные мужики, глядя вслед процессии.
— Не надо было давать ему ружье, — вздохнул Крикку-Карппа.
Но он ошибался. Ружье тут было ни при чем. Час назад рабочие депо отказались приступить к работе, требуя наказать солдат, виновных в изнасиловании. Прошел слух, что из Архангельска, где еще действовал губернский Совет, в Кемь направляются два представителя, уполномоченные губсоветом выяснить обстоятельства убийства руководителей Кемского уездного Совета, и что эти представители уже в Попов-острове. И рабочие депо, ободренные этим известием, собрались на митинг протеста. В депо тотчас же примчался со своими конными жандармами Тизенхаузен. Увидев среди рабочих Пекку, барон воскликнул: «О, реквизитор!» И махнул нагайкой: «Этого тоже заберите!»
Жандармы и арестованные уже скрылись из виду.
— Давай не пойдем в город, — решил Пулька-Поавила и повернул назад.
Перед глазами у Пульки-Поавилы все время стояли родные места. При мысли о них щемило сердце и казалось, что они, эти леса и озера, зовут к себе. Да, скоро они вернутся. Прогонят руочи. И первым делом начнут убирать хлеба. Хоть и не ахти какой богатый урожай, а все же свой. А потом, попозже, когда наступит осень, можно будет приняться и за новую избу. Хуоти, наверно, уже окорил бревна для нижних венцов. Только бы поскорее выбраться отсюда.
Им не пришлось долго ждать. На следующий день им дали по мулу и велели возить продовольствие и снаряжение к низовью Кемского порога, к Зашейку, как его называли местные жители. Некоторое время пирттиярвцы с удивлением рассматривали мулов: «И этих длинноухих баночники с собой привезли». Поудивлявшись, стали выполнять приказ.