— Пойдем домой.
Мальчик ничего не ответил, только мотнул головой. С тех пор, как Насто заболела, Ховатта не покидал ее. Он ухаживал за больной. Попросит — подает воды; пожалуется, что ей холодно, накроет чем-нибудь.
— Я тебе шанежки дам опять, — уговаривала Оксениэ. — Пойдем, а?
Ховатта молча продолжал строить свой домик из лучинок. Он был весь сосредоточен, видимо, представлял, какой это будет дом, когда он достроит его. Как настоящий — с окнами, скамьями, печью.
Оксениэ так и ушла ни с чем, подавленная и растерянная.
Насто становилось все хуже. Вечером она начала стонать, пыталась плакать, но слезы уже не шли. Это был верный признак того, что девочка скоро покинет этот свет. Но Доариэ никому ничего не сказала. Даже Хуоти. Велела только всем пораньше лечь спать. Мальчики заснули, а она лежала в темноте с открытыми глазами, слушая неровное дыхание дочери.
— Мама, — слабым голосом позвала Насто.
— Что, доченька?
Мать наклонилась над девочкой — кончик носа был уже холодный.
Насто уже не могла говорить.
Спустя несколько минут мать разбудила Хуоти.
— Насто…
Больше она ничего не могла сказать.
Утром вместо обычных дел Хуоти ждала печальная работа — делать гробик для сестры. Это был уже второй гроб, который ему пришлось изготовить. Первый он сделал для бабушки. Отца тогда не было дома, и Насто он тоже не проводит в последний путь…
— Хоронить-то придется без попа, — посетовала мать, глядя тусклыми глазами на доски гроба, которые Хуоти уже сколачивал ржавыми гвоздями.
Раньше, чтобы отпеть усопших, ходили за священником в Латваярви. Приглашали попа не для каждого покойника, а раза два в год, чтобы сразу отпеть всех умерших за это время: так было дешевле да и удобнее. Батюшка Кавро ушел на пенсию, вместо него из Архангельска прислали нового попа, помоложе. Нового попа ни разу не видели пьяным, как частенько случалось с его предшественником. Когда латваярвского учителя взяли на войну, новый батюшка стал исполнять заодно и его обязанности. Но потом пришел отряд Малма и руочи пригрозили попу, что убьют его: мол, он хочет обрусить карелов. В деревне узнали об этих угрозах, народ собрался и потребовал, чтобы отца Петра оставили в покое, он никому никакого зла не делал. Говорят, отец Петр поблагодарил народ, а сам, забрав семью, уехал в Финляндию искать защиты у епископа Выборгской православной епархии. Так в Латваярви остались без попа и, кто знает, когда он вернется: времена-то такие смутные. Доариэ боялась, что дочь ее останется вообще неотпетой.
— И отец твой не знает, не ведает, — вздыхала она, укладывая девочку в гробик.
Провожали дочь Пульки-Поавилы на вечный покой только мать, братья, Евкениэ с сыном и Наталия. Когда гробик опустили в могилу, Хуоти покрыл его сосновой корой. Мать привязала к кресту полоску белой ткани, положила на холмик разбитую кринку — на случай, если Насто там понадобится посуда, — и, встав на колени, прочитала молитву.
Неподалеку от них копал могилу Срамппа-Самппа. У него тоже прошлой ночью умер внук. От той же самой болезни, что и Насто. Могилу для внука Самппа копал рядом с могилой учителя — отца мальчика. «Учителевой жене теперь легче будет, с одним ребенком», — подумала Доариэ.
Наталия прошла к могиле своих родителей, постояла над холмиком, покрытым осыпавшейся хвоей и высохшими шишками, побродила по кладбищу.
В деревню возвращались молча. Озеро было уже по-осеннему темно-синее и беспокойное. Дул порывистый холодный ветер.
— Пойдем к нам чай пить, — позвала Доариэ Наталию, когда та хотела свернуть к дому Хилиппы.
Все также молча они попили чай, заваренный из черничных листьев.
— Я помою посуду, — предложила Наталия.
Доариэ только кивнула головой.
— Насто уже могла мыть посуду, — вздохнула она потом. — Сложи их вон на ту полку.
А жизнь, какой бы она ни казалась невыносимой, текла своим чередом. За бессонной ночью наступило опять утро, а вместе с ним начались повседневные заботы.
Хуоти отправился проверить шкуру мерина, не пора ли поднять ее из дубильного чана. Микки пошел по унаследованному от брата путику ставить силки. Мать — в хлев доить корову. Все было как обычно. Только на висках у матери за эти дни заметно прибавилось седых волос.
Вернувшись из хлева, где стоял дубильный чан с кожей, Хуоти ушел жать ячмень. Он пробыл на поле весь день, но работа не спорилась. А под вечер прибежал Микки и рассказал, что, возвращаясь из леса, он видел, как в деревню привезли двух отрядовцев, попавших в плен к финнам где-то под погостом. Работать совсем расхотелось.