Вдали показалась лодка. Она как раз входила в устье залива, где всегда схлестываются волны с двух сторон и где трудно определить, откуда дует ветер. Волны бросали лодку то в одну, то в другую сторону, но она упрямо приближалась к берегу.
Поавила перевел взгляд на лес за заливом, покрывшийся уже во многих местах желтыми пятнами, и, вогнав лом под камень, налег на него всем телом. Конечно, эту работу не сравнишь с пахотой. Когда идешь за сохой, думаешь только о работе. А тут можно думать о чем угодно. И Поавила думал. Думал о том, как всего месяц назад он уходил на Мурманку, полный радужных надежд, и как он вернулся обратно победителем. Победитель? Гм… Нет, это еще не совсем то, что должно было быть. И Поавила опять всадил лом под камень. Хотя эта работа и не была столь приятна его душе, как пахота, которой крестьянин отдается весь, забывая даже о самом себе, все же и она доставляла какое-то утешение и наполняла надеждой и верой в будущий день.
НА ЯСНЫЕ ВОДЫ
Книга четвертая
I
— От грехов очистимся… — прохрипел Пулька-Поавила, хлестаясь веником на полке бани. Когда из Кеми шли, вроде и комаров не было, а все тело чесалось.
— Подбрось-ка еще, — попросил Поавила сына, сидевшего на корточках на полу. — На таком слабом пару и кряхтеть не стоит.
Хуоти плеснул воды на зашипевшие камни и, наскоро окатившись, выскочил в предбанник.
Пулька-Поавила остался еще париться. В бане он чувствовал себя свободным. В бане и в лесу. «Да, надо бы новую баню срубить, — думал он. — Вон там, на самом берегу… чтобы ребята могли прямо с порога… бултых — и в воду… А где же Доариэ задерживается?»
Доариэ доила корову. Нагибалась она уже с трудом, но подоить корову было некому. Мустикки, повернув голову, смотрела на хозяйку жалобными глазами. «Как мы с тобой, голубушка, зиму-то проживем? — говорила ей Доариэ. — Угораздило же Поавилу вогнать гвоздь в копыто мерину…» Доариэ ни в чем не упрекала мужа. О мерине тоже никогда ничего не говорила. Ворчать она могла только вот так, наедине сама с собой.
Когда Доариэ вернулась из хлева, в избе никого не было. Ребята помылись и куда-то убежали. Даже грязное белье им некогда было прибрать. Бросили на лавку и убежали. Вот и стирка опять, надо управиться, пока залив не замерз.
Процедив молоко, Доариэ подошла к окошку. Не идет ли Поавила? Идет! Весь красный, как рак. Сгорбился, как старик. Доариэ бросилась ставить самовар.
— Да я его поставлю, — сказал Поавила, входя в избу. — Иди-ка ты в баню.
— Хватило ли пару? — спросила жена, продолжая возиться с самоваром.
— Хватает там и пару и воды. Так что давай иди. А о самоваре я позабочусь.
Поавила взял пьексу, чтобы раздуть угли в самоваре.
В избу влетел Микки. Уже по его лицу можно было понять, что он с какой-то новостью. Мальчишки первыми в деревне узнают обо всем, что случается. Но Микки спросил:
— Есть у нас дратва? Срамппа-Самппа просил.
Пулька-Поавила достал из-за иконы клубок дратвы.
— Вот. Пусть берет, сколько нужно.
Только после этого Микки сообщил услышанную в деревне новость:
— Пленные вернулись. Они сейчас в школе… Да, те, которых руочи с собой увели, из отряда.
— Вернулись? Не убили? — удивлялся Пулька-Поавила.
Экспедиционный отряд, отправившийся «освобождать» восточную Карелию, официально считался в Финляндии добровольческим, и, вернувшись на родину, он сразу начал распадаться. Встал вопрос — как быть с пленными, куда их девать? Было уже совершенно ясно, чьей победой кончится мировая война. Финляндии было невыгодно обострять отношения с Англией. Поэтому решили отпустить пленных карелов, облаченных в английские мундиры.
— Ну, я пошел.
— Ты бы чаю попил после бани.
— Потом, — отмахнулся Микки.
— Смотри, домой приходи вовремя. Утром поедем смотреть сети.
Поавила пошел посмотреть самовар. Не погас ли? Нет, угли горели.
Когда Микки вернулся в избу Срамппы-Самппы, посиделки там продолжались. Самппа сидел на скамье у самых дверей, зажав между ног пьексу внучки. Микки отдал старику клубок дратвы, а сам присел на корточки перед маленькой Овти, сидевшей возле деда с черным щенком на руках, и стал пальцем дразнить щенка.
Срамппа-Самппа попыхивал маленькой трубкой-носогрейкой: курением он старался перебить кашель.
— А через нос умеешь? — спросил Микки.
Старик выпустил дым через ноздри, рассмешив Овти и Микки.
На посиделки пришло несколько парней из отряда, оставшегося в деревне. Среди них был и Соава — брат Еххими Витсаниеми. Он сидел в углу рядом с Анни, которая чинила сеть. Они о чем-то тихо беседовали. Мало ли о чем они могли говорить. Они были товарищами по несчастью — Анни лишилась мужа, он потерял брата. А, может, говорили они совсем о другом: вдова учителя была еще молодая и красивая, а Соава холост.