Едва успели утвердить проект резолюции и провести выборы Национального комитета, как неожиданно на собрание явился командир 237 бригады британских войск полковник Пронсон. Он сообщил, что от командующего оккупационными войсками генерала Мейнарда получена телеграмма на имя собрания и что он, Пронсон, хочет зачитать ее. Собравшиеся думали, что генерал прислал им приветственную телеграмму. Однако содержание телеграммы было совершенно иным.
«Союзное командование не поддерживает никаких предложений об отделении Карелии от России, — говорилось в ней. — Зависимость Карелии от России необходима в интересах как Карелии, так и России».
Участники собрания сидели подавленные:
— Вот тебе и демократия, — хихикнул кто-то.
Ахава молча хмурил брови. Да, он ожидал, что так и будет. Но своей цели он отчасти добился.
— Все они одинаковые, эти генералы да адмиралы, какому бы богу ни молились, — заявил вслух Юрки Напсу после того, как председатель, почесав затылок, объявил собрание закрытым.
Хилиппа был тоже разочарован. «Финны, пожалуй, так не поступили бы… — подумал он. — Впрочем, кто их знает, какую бы штуку они выкинули, если бы узнали, что карелы сами собираются владеть своими лесами и прочими богатствами».
Возвращаясь с собрания, Хилиппа встретил на улице группу русских солдат. В Кеми, помимо британских, американских, французских и сербских солдат, находилась и часть 5-го северного полка миллеровцев, а также часть солдат карательной экспедиции, которой командовал прославившийся своей жестокостью подполковник Дедов. Известие о том, что замышляют карелы на своем собрании, вызвало среди белогвардейцев вспышку антикарельской неприязни.
— Вот, кажись, тоже один из сепаратистов идет, — бросил один из русских ему вслед.
Сепаратист? Хилиппа впервые слышал это слово и не знал, что оно обозначает. Но судя по тону, каким оно было сказано, и по недоброму взгляду, брошенному вслед, слово это, видимо, нелестное…
Хилиппа пошел в трактир Пахомовой.
Но если бы он знал, что в трактире у Аннушки сидит Теппана, всего час назад приехавший в Кемь, он, конечно, туда не пошел бы…
Приехав в город, Теппана направился прямо в трактир, где ему довелось бывать летом.
— Степан! — воскликнула хозяйка трактира обрадованно, или, может, только сделала вид, что рада его появлению. Она хорошо помнила одну летнюю ночь, которую они провели в верхних покоях дома. Тогда еще с ним пил один финн. Как же его звали? Хозяйка никак не могла вспомнить.
— Ах да, Харьюла, — повторила она, когда Теппана назвал фамилию Яллу. — Где же он сейчас?
— У красных, конечно. Он же большевик.
— А ты?
Теппана посмотрел на хозяйку пристальным взглядом. Что она — выведывает? Он мог бы сказать, кто он, ему-то чего бояться. Но говорить все же не стал.
— Куда мне поставить лошадь? — спросил он.
Накормив и напоив коня, Теппана взял из саней корзинку с дорожными припасами и вернулся в трактир. Подавал в трактире все тот же половой, что и летом — с черной бородой и блестящими, прилизанными волосами, разделенными посередине ровным пробором. Только спиртные напитки он подавал теперь открыто, не таясь, да и публика в трактире была другая, все больше люди в военной форме. Теппана тоже был одет в английский мундир.
Теппана увидел за одним из столиков знакомого легионера и, подойдя сзади, хлопнул его по плечу.
— Вино пей, только ум не пропей.
Это был Ортьё, разведчик из его взвода.
— Садись, — предложил Ортьё.
Теппана сел, заказал рому и стал выкладывать на столик домашние шаньги из своего короба.
— Угощайся.
Они не виделись с осени, когда Теппана отправил Ортьё сопровождать в Кемь пленного белофинна, которого они вместе взяли в избушке у Куренполви. Вспомнив о пленном, Теппана поинтересовался, куда они его дели.
— Наверно, на тот свет отправили, — ответил Ортьё. — Куда же еще… Он же был лахтарь.
— Ну, за встречу! — Теппана поднял стакан с ромом, отхлебнул глоток и поморщился.
Но после второго глотка он уже не морщился.
— Пьяный мужик ни о чем не тужит, — смеялся Теппана. Он стал разговорчивым.
Сидевшие за соседним столиком в углу два русских солдата, судя по форме из отряда Дедова, оглянулись на Теппану и Ортьё.
— Кореляки с горя пьют, — сказал один из них с усмешкой. — Из их самостоятельности получился пшик.
Внутри у Теппаны закипело. Он не знал, о какой самостоятельности шла речь, но он знал, что кореляк — это презрительное прозвище карелов.