И мужчина покрутил пальцем у виска.
Это был столяр-финн. Двери и окна в здании правления были сделаны им, а также и верстак, за которым только что работал Хотатта. Впрочем, по профессии этот человек был учителем ремесел. Пришел он в Ухту еще до мировой войны, но в его рюкзаке, помимо столярного инструмента, были и брошюры, предназначенные сельским жителям. Благодаря тому, что он был умелым столяром, ему удалось завоевать доверие у местных жителей и заниматься пропагандой националистических идей, ради чего он и прибыл в Карелию. Прошлой осенью ему, пришлось бежать вместе с разгромленной экспедицией Малма. Но недавно он вернулся в Ухту и теперь занимался снабжением курсов, открытых Временным комитетом.
— Да, курсы здесь, — отвечал финн. — Вот они занимаются.
И он показал за окно. Хилиппа подошел к окну и увидел группу одетых в гражданское молодых парней, занимающихся на льду реки строевой подготовкой.
— Говорят, миллеровцы собираются напасть сюда, — пояснил финн. — Кестеньгу они уже взяли.
— А какое-нибудь правительство здесь есть? — встревожился Хилиппа. — Раз такое творится…
— Есть, есть, — успокоил его финн. — Теперь у карел свое собственное правительство. Вон там, в архиерейском доме помещается…
Для того, чтобы получите представление о том, какое большое село Ухта, достаточно было пройти из одного конца, из Рюхьи, до другого — Ламминпохьи. Архиерейский дом стоял на самой окраине, на опушке леса. Его специально построили для архиерея, но так как архиерей не приехал, дом заняли под приходскую школу. После свержения царя школа перестала действовать, и с тех пор дом пустовал, пока в нем не разместилось Ухтинское правительство, или, как его называли официально, Временный комитет.
— Где здесь правительство-то? — спросил Хилиппа у пожилой женщины, набиравшей на дворе из поленницы дрова.
— Ступай на второй этаж, там найдешь. Правительство или что оно там такое, не знаю, — сказала женщина.
Хилиппу приняли не сразу. Члены комитета, обсуждали какие-то вопросы внешней политики. Пришлось ждать конца заседания.
Разговор в архиерейском доме вызвал в Хилиппе разноречивые чувства. То, что ему сказали, вселяло в него надежды, но, с другой стороны, он был обеспокоен тем, что вместо учебы Ханнес мог оказаться на войне.
— Может случиться так, что курсы на какое-то время будут прерваны, — сказал он сыну, не вдаваясь в более подробные объяснения. — Ну, ты ведь уже взрослый мужчина.
Утром Хилиппа поехал в обратный путь.
— Будь мужчиной, — сказал он на прощание сыну.
Проехав Вуоккиниеми и спустившись на лед озера Чена, Хилиппа вдруг вспомнил про ящик с винтовками, о котором ему рассказывал Сергеев. Вон там, на берегу залива Айонлахти, торчат колья прясла. Значит, где-то здесь и лежит подо льдом тот ящик. Только трудно его достать со дна…
Вернувшись домой, Хилиппа решил переговорить с Пулькой-Поавилой. Поавила, конечно, красный, ну так что с того, он может еще исправить свою ошибку. А к слову Поавилы в деревне прислушиваются, это — главное…
Пулька-Поавила толок в ступе сосновую кору, когда пришел Хилиппа.
— Не хочешь поехать на заработки? — поздоровавшись, спросил Хилиппа. — Извозом заняться?
— Так лошади-то у меня нет.
— На моей поедешь, — сказал Хилиппа. — Надо возить муку с границы до Ухты. Мне самому некогда. А Ханнес…
— Раньше так говорили: когда в извоз едешь, никогда не знаешь, достанутся тебе пироги и пышки или одни шишки, — усмехнулся Поавила, не отрываясь от работы.
— Мукой будут платить.
Доариэ подняла голову, но ничего не сказала, только выжидающе поглядела на мужа.
Оставив работу, Поавила сел на лавку.
— Ну, что еще нового скажешь?
— Там хорошо встретили, — с удовольствием сообщил Хилиппа. — У нас, у карелов, есть теперь свое правительство.
Но Хилиппа не рассказал о том, что «душой» этого правительства был один из тех людей, что осенью пришли из-за границы и, переночевав у него, продолжали путь в Ухту. Он не рассказал и о том, что еще до создания ухтинского Временного комитета правительство Финляндии предоставило ему заем в два миллиона марок. Впрочем, о последнем Хилиппа мог и не знать.
— Кому свое, кому чужое, — буркнул Поавила, хмуря брови. — А что с Мурмана слышно?
— Какие-то миллеровцы, говорят, идут оттуда на нас, — стал рассказывать Хилиппа. — Уже взяли Кестеньгу, А ты вот не понимаешь своей пользы. Ты хочешь, чтобы миллеровцы пришли и всю нашу Карелию взяли? Этого ты, что ли, хочешь?
Нет, этого Поавила тоже не хотел. Да, жизнь становилась все запутанней, все труднее разобраться, что к чему. Черт бы побрал всю эту политику! А, может, Хилиппа просто хочет заманить его в ловушку? Ведь не всякому его слову можно верить.