Хилиппа на деревне не появлялся.
— Ох уж эти руочи, — бормотал он про себя, всовывая в кошель завернутые в мешковину лезвия кос. — Не удалось прийти в Карелию белыми, так они пришли красными…
Он собирался на лесную пожню на Ливоёки. У него там тоже имелся покос, да побольше, чем у других, и трава была получше. И кустарником он не так зарос, как у других. Так что было что косить и что носить в сарай. Хилиппа торопился уйти на покос. Кто знает, что с ним вздумают сделать: от Теппаны можно всего ожидать. Да и на Пульку-Поавилу особенно нельзя полагаться.
— Точно удирает от кого-то, — заметил Крикку-Карппа, увидев, как Хилиппа вышел из дома с кошелем за плечами и направился в лес.
Карппа шел к Пульке-Поавиле. Деревенские мужики собирались в избе Поавилы: их созвал Харьюла. В ожидании, пока начнется собрание, сидели, обмениваясь новостями.
— Да, времена здорово изменились, — прохрипел Срамппа-Самппа. — По-старому только спят да голодают…
— Скоро жить станет лучше, — заверил его Харьюла.
Когда мужики собрались, Харьюла стал читать им Обращение ВЦИКа к карельскому народу:
— Судьба трудового народа Карелии и его будущее теперь в его собственных руках…
— Гляди-ка ты, — зашептал кто-то. — По-нашему написано…
Это было что-то новое, вселявшее надежду: впервые правительство России обращалось к ним на языке, им понятном.
— …Выдержавший долгую многовековую борьбу с суровой природой за свое существование, карельский народ вступает на путь широкого национального развития в многонациональной семье трудящихся народов, освободившихся от рабства и эксплуатации, — продолжал читать Харьюла. — Карельский народ, сумевший в трудных условиях сохранить свой язык и передававший из поколения в поколение национальные традиции, сможет теперь мирным трудом и путем развития цивилизации создать новое будущее, как свободный народ, обладающий правом самоопределения…
— Свободный народ!
— Ш-ш-ш!
— …Героическая революционная борьба русского пролетариата освободила трудовой народ Карелии от душившего его ярма царской тирании. Но история приготовила для него новое испытание. Белогвардейские полчища…
— Знаем мы эти испытания, — вставил Теппана. — Читай дальше.
— …Рука об руку с трудящимися массами Советской республики помогал ее героической Красной Армии и в союзе с лучшими сынами родственной Финляндии…
— …родственной Финляндии, — повторил Пулька-Поавила.
— …с коммунистическими финскими частями трудящийся народ Карелии освободился от насилия белогвардейских полчищ и от ига эксплуататоров и грабителей…
Когда Харьюла кончил читать, в избе наступила глубокая тишина. Мужики сидели задумавшись, словно вникая в смысл того, что они только что услышали. Слова-то им были знакомы, но смысл их не совсем понятен. Были и такие слова, значение которых они не знали. Например, тирания. Или — коммуна.
— А что она такое? — спросил Крикку-Карппа.
Харьюла и сам толком не знал, что такое коммуна, но от него ждали объяснения, и он стал объяснять:
— Да, наверно, это значит, что все будет общим, что все вместе…
— В деревне только вороны общие, — усмехнулся Крикку-Карппа, почесывая свою лысую Голову.
— Не только вороны, — вступил в разговор Пулька-Поавила. — Озеро общее, лес, где дрова рубим, глухариные токовища общие, мельница тоже общая…
Но тут в избу вбежал перепуганный Микки.
— Там… Хёкка-Хуотари, — с трудом выговорил он.
Харьюла попросил Микки сходить к границе в Виянгинпя, посмотреть, нет ли там белых. «Тебе они ничего не сделают. Скажи, мол, ищу корову. Может, сюда забрела», — учил он мальчика. Микки пошел. Он успел дойти до болота, что кончается у губы Матолахти, и там вдруг увидел какого-то человека, шедшего со стороны границы. Человек был без шапки, и одет на нем был мешок. Когда странный путник подошел ближе, Микки узнал его и бросился бежать обратно в деревню.
— Где он? — спросил Ховатта.
— На вашем дворе, — ответил Микки, все еще дрожа от страха.
Хёкка-Хуотари стоял на изгороди и, простирая руки в сторону кладбища, говорил что-то несуразное… звал свою мать. На нем был не мешок, а смирительная рубашка. Мужики попытались подойти к нему, но увидев их, он соскочил с изгороди и бросился бежать в сторону реки.