В тот же день Хуоти пришлось вместе со многими нуждающимися в хлебных карточках поехать в Суну, восстанавливать лесопильный завод. Они выехали поездом, который был так переполнен, что пришлось все полтора часа пути простоять между вагонами на буферах. «Откуда столько людей? — удивлялся Хуоти. — И куда они все едут? Наверно, туда, где, думают, легче будет жить и где у них будет хлеб». Он тоже ехал из-за хлеба. Но в Суне их ждало разочарование. На лесопилке они застали только бородача-сторожа. Старик стал говорить о каких-то «спецах»: «Все они одним миром мазаны, саботажники сплошные. Когда белые были на Киваче, так они их дождаться не могли». Не было и признаков того, что лесопилку собираются восстанавливать. Сторож беспомощно разводил руками, точно также разводили руками и «спецы» в конторе завода. Так Хуоти и его спутникам пришлось вернуться ни с чем обратно в Петрозаводск.
Работа нашлась в городе: потребовались рабочие для уборки капусты и брюквы на общественных огородах.
Новые веяния подсказали жителям города искать выход из тяжелого продовольственного положения общими силами, в общем труде. В Петрозаводске было несколько общественных огородов.
В конце улицы Гоголя в архиерейской роще находился огород сельскохозяйственной коммуны, организованной бойцами Коммунистического полка. К ним присоединились рабочие Онегзавода, не имевшие своего огорода. У учителей также была своя сельскохозяйственная коммуна. Ее основатели даже выработали устав коммуны. В нем говорилось, что сельхозкоммуна организуется «для того, чтобы: а) учителя имели возможность разнообразить свой труд, переходя от утомительного умственного труда к освежающему физическому; б) чтобы члены коммуны имели возможность быть ближе к природе, которая доставляет человеку эстетическое удовольствие; в) чтобы семьи членов коммуны были обеспечены необходимым продовольствием». О детях в этом уставе говорилось, что они должны «привыкнуть не к подневольному, а к свободному, посильному общественному труду».
Общегородской огород раскинулся за Неглинским кладбищем. Когда Хуоти вместе с директором курсов и его женой пришел на этот огород, там уже вовсю кипела работа. Десятки людей срезали кочаны капусты и складывали их в большие кучи. Хуоти никогда не видел, чтобы на поле работало столько народу, да и такое огромное поле тоже видел впервые. И оттого, что людей было так много, работалось веселее. Общее воодушевление захватило и Хуоти. Правда, были на поле и такие, кто больше рассказывал анекдоты и глазел по сторонам, лакомясь капустными листьями. Хуоти тоже не утерпел, потому что был голоден. С хрустом жуя сочные капустные листья, он думал, какая на этом поле черная, жирная земля, совсем без камней. Такую почву не надо удобрять, на ней и так хорошо вырастет все, что ни посади. Вот если бы у них в Пирттиярви были такие поля, то народ жил бы богато.
Город начинался от густого сосняка, в котором находилось кладбище. После субботника Хуоти решил побывать на нем. Кладбище было совсем не такое, как в Пирттиярви: здесь было много каменных надгробий. Возле одного из памятников Хуоти остановился. «Александр Михайлович Кузьмин, активный участник революционного движения, казнен по приговору царского суда 11.IX.1908», — прочитал он на плите, прикрепленной к памятнику. Активный? А что это значит?
Подошли еще двое мужчин.
— Ему не было еще и девятнадцати, — тихо сказал один из них своему товарищу. — Его повесили во дворе тюрьмы…
По дороге домой Хуоти думал только о юноше, погибшем за революцию. Значит, ему не было и девятнадцати. Проходя мимо тюремной стены, он вдруг подумал; «Значит, вот здесь… Но теперь-то, наверно, не вешают…»
Когда директор курсов вернулся с субботника, Хуоти спросил у него, что значит быть активным революционером?
— Активным революционером? Ну как тебе объяснить… Это значит много делать для революции, не щадить себя. Такими должны стать и вы. Вот только бы начать курсы…
Открытия курсов долго ждать не пришлось. Каждый день прибывали все новые юноши и девушки, карелы и финны. Из вновь прибывших Хуоти была знакома только одна девушка, которую он видел в Пирттиярви. Тогда она была в военной форме.
— Так, значит, и ты здесь?! — удивилась Хилья. Она тоже узнала Хуоти.
Наконец, 14 ноября 1920 года первые учительские курсы на финском языке были объявлены открытыми. Актовый зал бывшей учительской семинарии заполнили учащиеся курсов и гости. Среди гостей были и представители скандинавских коммунистических партий. Из выступления директора курсов Хуоти запомнил несколько фраз: