Хозяйка прервала, наконец, свое занятие, взглянула хитрыми глазами сперва на Хуоти, потом на сына.
— Ханнес, — сказала она. — Надо бы дров напилить.
— Не пойду, — буркнул Ханнес, не отрываясь от своего дела.
— Хуоти пойдет с тобой. Пойдешь? — обратилась хозяйка к Хуоти. — Я тем временем схожу за солью.
Всякий раз, когда Хуоти приходил просить что-то в долг, жена Хилиппы находила ему какую-нибудь работу.
Распиливая с Ханнесом длинную березу, Хуоти спросил:
— Что за гость у вас?
— Финн какой-то, — ответил Ханнес. Он и сам не знал, что за человек у них. Немного погодя он добавил: — А мне он конфетку дал.
Расколов дрова, Хуоти и Ханнес стали носить их в избу.
Вскоре Хилиппа и его гость вышли из горницы. У финна на носу было пенсне, в наружном кармане суконного пиджака торчало вечное перо. Хуоти решил, что это и есть тот самый человек, который так странно кликал лодку, когда они с матерью были на рыбалке.
— Ну что, Хуоти? — спросил Хилиппа, попыхивая сигаретой, которой его только что угостил гость.
От грубого голоса хозяина Хуоти оробел еще больше.
— Соли в долг… — едва пролепетал он.
— А за муку еще не рассчитались, — проворчал Хилиппа, поглаживая свои длинные и прямые, как щетка, усы.
Хуоти молчал.
— А косача мне осенью принесешь? — спросил Хилиппа.
— Принесу.
— Дай ему соли, — велел Хилиппа жене. Потом спросил у Хуоти: — А бабка твоя дома?
— Дома. А тебе она на что? — вырвалось у Хуоти.
Гость Хилиппы посмотрел на Хуоти неодобрительным взглядом. Ему было странно слышать, что здесь, в Карелии, дети говорят со взрослыми как с равными себе, обращаясь на «ты».
— Магистр хотел поговорить с твоей бабушкой, — сказал Хилиппа, показав глазами на финна.
Хуоти ничего не ответил. Какое дело могло быть к бабушке у этого финна?
Из амбара вернулась хозяйка.
— Теперь у твоей мамы суп не будет бессолым, — сказала она, подав Хуоти берестяную чашечку, в которой было около фунта крупной, ржавой соли.
Хуоти побежал домой.
Бабушка лечила Микки, у которого на ягодице вскочил огромный чирей. Из-за этого чирья мальчик уже несколько дней не мог выйти на улицу поиграть со сверстниками. Микки лежал ничком на лавке без рубашки и со спущенными штанами. Бабушка сидела рядом, водила безымянным пальцем вокруг нарыва и читала заклинание.
Положив коробочку с солью на полку, Хуоти стал сбивчиво рассказывать бабушке о важном финне, который гостит у Малахвиэненов.
— Обещал зайти к нам…
Бабушка словно и не слышала, что он сказал. Она продолжала заговаривать:
Хуоти выглянул в окошко.
— Идет! — крикнул он испуганно, увидев, что финн направляется к ним.
Микки подтянул штанишки и стал качать сплетенную из дранки зыбку, висевшую на перекинутой через воронец оглобле. В люльке спала Насто.
Окажись Пулька-Поавила дома, он бы узнал этого господина. И финн его тоже бы узнал… Войдя в избу, незнакомец снял шляпу и по финскому обычаю, не перекрестившись, сразу прошел в передний угол, где сидела бабушка.
— Пришел, как нехристь, не перекрестившись, — заворчала бабушка.
Хилиппа предупреждал своего гостя, что Мавра держится старых обычаев и с ней надо быть осторожней. Пытаясь сгладить невыгодное впечатление, которое он произвел на старую хозяйку, финн стал оправдываться:
— У нас другая вера, чем у вас, — заговорил он вкрадчиво. Разглядывая икону, он подумал про себя, что православный бог — это всего-навсего лишь намалеванный на деревянной доске идол и что в такого идола и верить не стоит. Вслух же он сказал, словно извиняясь: — У нас, видите ли, креститься не принято.
Потом гость рассказал, откуда он и зачем прибыл в Карелию, говорил о каком-то финляндском литературном обществе, а сам, поглаживая вечное перо, все время думал, с какого конца ему приступить к делу.
— Вы знали сына Архиппы Перттунена Михкали из Латваярви? — спросил он.
— Конечно, хорошо знала.
Бабушка оживилась и стала подобревшим голосом рассказывать, как она со своим покойным мужем заготовляла ягель в лесу поблизости от Латваярви и как однажды осенним утром в те же места пришел за ягелем Михкали с женой.