Из Тёрсямё Доариэ не пошла прямо в деревню, а сперва вышла на латваярвскую дорогу, по которой и вернулась в Пирттиярви.
В деревне было полно беженцев. Были люди даже из самой Ухты. Среди них был и Ханнес. Он запрягал лошадь возле своего дома. Оказалось, его не убили, только зря болтали.
— Я никуда не поеду, — плакала жена Хилиппы.
Она хотела унести узел со своей одеждой обратно в избу, но, посмотрев на мужа, осталась ждать, что он скажет.
Хилиппе тоже не хотелось уезжать, но и оставаться он боялся. Его могут убить. Хотя он ведь никогда в руках винтовку не держал. Но поди знай их… Впрочем, из-за границы можно и вернуться обратно…
— Положи в сани! — велел он жене.
Когда воз был нагружен и уже отъехали от дома, Хилиппа оглянулся и вдруг остановил лошадь. Веко у него задергалось, и он закричал:
— Этого ты не сделаешь!
Хилиппа подбежал к Ханнесу, собиравшемуся поджечь родной дом, вырвал из его руки берестяной факел.
— Не оставлять же, — пытался оправдаться сын.
— Еще самому понадобится, — буркнул Хилиппа и пошел к возу, на котором сидела заплаканная жена. Сел спиной к ней и взмахнул плеткой. — Но!
Когда поток беженцев схлынул к границе, в деревне наступила тягостная тишина. Люди старались не выходить из домов. Жителям Пирттиярви уже в который раз пришлось сидеть, затаив дыхание, и ждать, что же будет дальше. Прошли почти сутки. Микки колол на дворе дрова.
— Красные идут!
Доариэ торопливо перекрестилась.
Красноармейцы появились не со стороны Вуоккиниеми, откуда их ждали, а с противоположного направления, из деревни Нискаярви. С ними пришли Хуоти и Наталия, встретившиеся в лесу с красными разведчиками. Красноармейцы заметили их, когда они шли через большое болото, и окликнули.
В Пирттиярви пришли пока разведчики. Основные силы красного отряда шли следом, и имеющим лошадь пирттиярвцам пришлось выехать им навстречу. Дороги в Нискаярви не было, всю зиму туда не ездили, а теперь пришлось…
— Надо бы истопить баню, — устало говорила Доариэ. — Бедные, вы же все в саже. А я не могу, я так устала, сходи ты, Микки.
— Я пойду, — сказала Наталия и пошла за дровами.
Пока Хуоти и Наталия топили баню, красные курсанты прибыли в деревню. Все они были измотаны тяжелым переходом. Следуя за отрядом Антикайнена, освободившим Кимасозеро, курсанты двигались вдоль границы из деревни в деревню. Разведчики шли на лыжах, остальные брели пешком по глубокому снегу. У красных были две лошади, на них везли снаряжение, и лишь время от времени кого-нибудь из тех, кто уже не мог идти, подвозили на санях.
Несколько красноармейцев в остроконечных буденновках остановились в избе Пульки-Поавилы.
— Баня готова. Кто желает попариться, может идти, — предложила Доариэ постояльцам.
У них остановились также и извозчики со своими лошадьми. К ним привели и пленного, молодого финна в мундире мышиного цвета. Судя по всему, остановившиеся у них красные не были рядовыми. Двое из них были даже в овчинных полушубках.
Один из разведчиков что-то шепнул своему командиру. Тот внимательно посмотрел на Хуоти и подошел к нему.
— Ты действительно комсомолец?
Хуоти достал из кармана членский билет.
— Да, правда, — удивился командир и показал билет Хуоти своему товарищу. Комсомолец в такой глухой деревушке!
— А это чье? — спросил командир, разглядывая выцветшее удостоверение члена солдатского комитета 428 Выборгского полка, выданное С. Н. Попову. Удостоверение было пробито чем-то острым, видимо, ножом.
Хуоти хранил удостоверение как память о своем учителе.
— Его уже нет в живых, — оказал Хуоти. — Белофинны замучили его. Он у нас в деревне был учителем.
Пленный, лежавший на печи, вдруг стал кашлять. То ли он понимал по-русски и слышал их разговор, то ли он действительно простудился. Небось кашель не мучил его вчера, когда он в утренних сумерках перебрался из-за границы в Нискаярви и, подкравшись к одному из домов, где находились красноармейцы, бросил в окно гранату…
Доариэ пошла доить корову.
— Все сено скормили своим лошадям, — ворчала она.
Возчики поили на дворе своих лошадей. Они тоже были карелы, но говорили на каком-то диалекте, который Доариэ понимала с трудом.
— Откуда вы будете? — спросила она.
— Издалека мы, издалека, из-под Пряжи. Ты, матушка, на нас не обижайся, ведь мы не по своей воле.
Курсанты пробыли в Пирттиярви два дня. Как только разведчики вернулись с погоста и сообщили, что лыжники Антикайнена уже там, красный отряд отправился туда же.