Это не просто старческое брюзжание, не просто оплакивание прошлого и хула на настоящее. Автор «Водораздела» показывает, что даже в самых глухих лесных углах уже давал о себе знать процесс социального расслоения крестьянства. Зажиточный Хилиппа опутал многих жителей Пирттиярви долговой зависимостью, заставляет их оказывать себе разные услуги, самовластно пользуется общинными водоемами, скупает за бесценок товары. Когда-то Хилиппа коробейничал наравне с другими односельчанами, но потом понял, что от коробейничества не разбогатеешь. Его земляк, купец Сергеев, переселившийся в Финляндию, надоумил его заняться более крупным делом — поставлять дичь, закупая ее у жителей деревни. Таким путем и разбогател Хилиппа, отсюда берут начало его связи с финляндскими инициаторами «Союза беломорских карел». Финляндские «гости» отнюдь не довольствуются только платоническими восторгами по поводу своеобразной экзотики этого отдаленного края, где еще сохранились древние песни и остатки старинных обычаев. Они мечтают по-своему его «разбудить», сделать доступным для финляндских капиталов. Русские купцы и лесопромышленники, по мнению финляндских предпринимателей, не сумели поставить дело на европейскую ногу, к тому же они прямые соперники, которых нужно было вытеснить, и здесь финляндским идеологам пригодились националистические мотивы: финны-де были для карел «единоплеменным» народом, а русские «чужими».
Но именно русская революция создала предпосылки для автономии Карелии, автономии социалистической, а не буржуазной, о которой, в лучшем случае, помышляли карельские националисты и их финляндские союзники. В своем повествовании Н. Яккола показывает, что еще до Октябрьской революции передовые представители русского народа распространяли в Карелии новые веяния, идеи революционной борьбы против социального и национального угнетения. С одним из таких людей столкнулся в тюрьме и Пулька-Поавила, бедняк из Пирттиярви, самовольно открывший казенный склад с хлебом, чтобы спасти от голодной смерти свою семью и односельчан. Здесь в тюрьме карельский крестьянин впервые услышал от питерского токаря, большевика Михаила Андреевича о революционной партии русских рабочих, о том, что и царские власти, и русские лесопромышленники, и карельские богатеи — это общие их враги, для борьбы с которыми угнетенные всех национальностей должны объединиться.
Но Пулька-Поавила, прошедший тюремную школу, составлял исключение среди жителей Пирттиярви, да и ему не сразу открылась новая правда. Даже после революционного переворота в Петрограде никаких особых перемен в жизни и сознании обитателей деревни на первых порах не произошло. Люди в глуши, пишет автор, продолжали жить по старинке, охотились и ловили рыбу, верили во всевозможные чудеса и приметы.
«Новым, пожалуй, было лишь то, что мужики чаще обычного стали по вечерам собираться друг у друга, курили и гадали, как же повернутся события в большом мире и как они отразятся на их жизни».
Только белофинская интервенция, которая уже непосредственно коснулась этих людей, заметно ускорила развитие их социального сознания, но и здесь писатель не «торопит» своих героев, более всего боясь исторической и художественной неправды. Читателю понятны тревога и растерянность этих лесных жителей, после многих веков изолированного существования вдруг втянутых в водоворот мировой истории, после чего и в их восприятии былой неподвижности уже нет — весь мир, как говорит один из героев, выражая не только свое ощущение, «зашатался». Исходя из этой исторически конкретной ступени народного сознания и народного восприятия всемирной «качки», автор рисует многие события, в том числе связанные с так называемым «карельским легионом», который не являлся «ни белым, ни красным, вернее, в какой-то степени был тем и другим». Лишь постепенно эти люди могли найти свой путь в взвихренном мире, преодолеть свой временный политический дальтонизм, сделать выбор — и для себя, и для своих односельчан, и для всей карельской земли.
Автор «Водораздела» назвал свою книгу «повествованием», а не романом, и это не случайно. «Водораздел» трудно отнести к жанру романа в общепринятом значении слова, не сделав при этом существенных оговорок. Роман как жанр считается по традиции «эпосом частной жизни», в центре повествования в романе обычно стоит судьба отдельной личности, развитие ее характера и самосознания в определенных социально-исторических условиях. Хотя индивидуальная жизнь героя в романе и обусловлена состоянием общества и народной жизни, но она обладает и относительной самостоятельностью, и именно этим, в частности, отличается роман от предшествующего ему фольклорного эпоса, для которого характерна нерасчлененность индивидуального и народного сознания.