— М-да… — Крикку-Карппа усмехнулся, поглаживая клинышек седеющей бородки.
— Чего только бог не напридумает. И это дело он устраивает, — отозвался от костра Хёкка-Хуотари, краем уха услышавший вопрос Пульки-Поавилы.
Вода в котле клокотала и клубилась паром. От запаха вареного мяса у многих уже текли слюнки.
— А почему в Ильин день едят барана? — спросил Хуоти у отца.
— Надо задобрить лесного владыку, чтобы медведь не трогал скотину, — объяснил отец. — Сварилось? — крикнул он, увидев, что Срамппа-Самппа кончиком ножа пробует мясо.
— Успеешь. Поп еще не скоро придет, — ответил Срамппа-Самппа, причмокивая губами.
Поп из Латваярви обещал прийти на Ильин день в Пирттиярви и совершить в часовне богослужение. С пришедшими в деревню гостями он сообщил об этом. Жертвоприношение барана надо было закончить до появления попа. Поп не должен знать о нем.
Срамппа-Самппа опять попробовал, не готово ли мясо.
— Да оно же готово, — заметил кто-то из молодых парней, пришедших сюда не столько ради служения владыке лесов, сколько ради самой баранины.
Срамппа-Самппа вытащил мясо на широкую доску и, отрезая каждому из присутствующих мужчин кусочек мяса, стал хриплым голосом уговаривать лесного бога:
— Святой Илья, бог скотины, покровитель пастухов, молодых омолоди, стариков укрепи, убереги стадо, чтобы в болоте не завязло, в медвежьи лапы не попало…
Обнажив головы и перекрестившись, мужики взяли по кусочку мяса и принялись за еду. Бабы смотрели издали, сложив руки на груди.
Срамппа-Самппа дал Хуоти кусочек мяса и велел ему бежать в часовню звонить в колокола. Пирттиярвский звонарь был уже старым и дряхлым, в груди у него сидела какая-то хворь и на него то и дело нападал кашель. У него не хватало иной раз сил даже подняться на колокольню. Хуоти и раньше приходилось звонить за него, и сейчас он с радостью побежал выполнять просьбу старика.
На склоне кладбищенской горы продолжался обряд задабривания владыки леса. Вскоре от барана осталась лишь кучка костей. Шкуру забрал владелец барана Кузьма Ахонен, Срамппа-Самппа снял с пояса полотенце, завернул в него кости и швырнул их на кладбище под ель, сердито крикнув:
— Вот и тебе, чтобы ты не голодал и скотину не пугал…
Участники жертвоприношения уже начали расходиться по домам, когда от часовни донеслись глухие, размеренные удары колокола — бум… бум… бум…
Деревенская часовенка выглядела почти новой. Ее построили лет десять назад. Это была третья по счету часовня в Пирттиярви. Первую сожгли враги, пришедшие из-за водораздела. О ней в народе хранилось предание. Однажды во время «воровских войн» в Ильин день на деревню неожиданно напали враги и подожгли часовню, хотя в ней было полно молящихся. Несколько деревенских девушек в это время направлялись на игрище. Чтобы не попасть в полон, они бросились в залив и утонули. В память об этом трагическом событии на деревенском кладбище поставили грубо вытесанный каменный крест, теперь весь замшелый. Вторая часовня сохранилась, но давно уже пришла в ветхость. Когда она была еще более или менее крепкой, старый Петри купил ее у деревенской общины за три рубля двадцать копеек и устроил в ней сеновал. Но теперь она не годилась даже для этой земной цели.
Бум… бум… бум…
На часовне было два колокола, большой и маленький. Сперва Хуоти звонил в большой колокол, тяжелый густой звон которого в тихую погоду был слышен далеко за заливом. В маленький колокол Хуоти начал бить только когда на прогоне появились поп и дьякон. Чем ближе подходил священник, тем чаще бил Хуоти в маленький колокол, время от времени дергал и за веревку, привязанную к языку большого колокола.
Тринь-трань, тринь-трань, бум…
Хуоти перестал звонить, когда священник с дьяконом вошли в часовню. Спустившись вниз, он встал возле двери рядом с Срамппой-Самппой. Звонарь держал в руке тарелку, в которую Хилиппа и еще кто-то из зажиточных крестьян положили несколько копеек.
На стене часовни висело в ряд больше десятка икон. С потолка свисала стеклянная люстра, пожертвованная для часовни Хилиппой. Ну и двуличный этот Хилиппа! Сам все свои дела делает в Каяни и дичь обычно возит туда, только изредка ездит за покупками в Кемь. Из Каяни выписал газету «Кайнуун Саномат», которую читает по складам. Младшего сына православный священник окрестил Иваном, а дома его стали звать Ханнесом. По всему видно, что Хилиппу привлекает Финляндия.