Ханнес вскочил и, дрожа от злости, опять бросился к Хуоти.
Хуоти отскочил в сторону и схватил с земли камень. Чтобы не дошло до драки, он обернул все в шутку.
— А тебе не попасть вон в тот кол, — сказал он Ханнесу. — Давай, кто первым попадет.
Ханнес в нерешительности остановился и тоже стал искать подходящий камень.
запел звонкий девичий голос. Песню тотчас же подхватили.
Доариэ стояла вместе с другими бабами, наблюдая со стороны, как веселится молодежь. С ними, замужними женщинами, была и Анни в ярко-желтой вышитой бисером парчовой сороке. Всего лишь год назад, в прошлый Ильин день, она стояла среди девушек, так же потупясь и поджимая губы. Тогда она впервые встретилась со своим будущим мужем, с Хуму-Хуоти. Придя на праздник в Пирттиярви, Хуму-Хуоти с первого взгляда влюбился в Анни. «Мы созданы друг для друга», — сказал он ей сразу. Ему пришлось порвать со своей бывшей невестой, выплатив родителям за позор пять рублей из денег, заработанных на сплаве. И вот Анни уже ждет ребенка. Сам Хуму-Хуоти играет в сторонке в карты со старшим сыном Хилиппы — Тимо.
— Погляди-ка. Ваш Ховатта-то… — шепнула Доариэ на ухо жене Хёкки-Хуотари.
Ховатта танцевал с девушкой, пришедшей на праздник с погоста, и что-то все время нашептывал ей на ухо. Жена Хёкки-Хуотари и сама уже давно следила за ними. Почему-то вдруг ей вспомнился монах Епифан… Потом в памяти всплыли воспоминания далекой молодости.
— А как ты влюбилась в своего Поавилу? — неожиданно спросила она у Доариэ.
— Да не знаю. Как-то уж так получилось, — засмеялась Доариэ. — На танцах Поавила посмотрел мне в глаза, сердце так и обожгло. А-вой-вой…
Паро тоже засмеялась. Точно так же заглянул ей в глаза и Хуотари, потом проводил до дому и дал в знак обручения свой крестик.
Но тут она увидела своего Олексея, одиноко стоявшего возле изгороди, и сразу погрустнела. Олексей был красив. Над высоким чистым лбом вьются светлые волосы. Глаза большие и синие, очень умные. Рослый и стройный, как бы кружил он девушек в танцах, будь у него руки и ноги здоровые. Но никуда не годны его ноги и руки, не жизнь с ним, а одно мучение. Не будет из него никогда работника… Поглядев, как танцует и веселится молодежь, Олексей незаметно ушел с пустыря. Паро тоже с тяжелым сердцем пошла домой.
А Ховатта все танцевал с девушкой с погоста и жал ей руки.
Только Евкениэ никто не приглашал на танец. От обиды на нее напала икота.
— Кто-то вспоминает…
Иво схватил Евкениэ сзади за бока.
— У кого украла черную шерсть?
Но это не помогло. Икота Евкениэ прекратилась только после того, как за мельничным мостом раздался выстрел.
— Сваты идут! — крикнул кто-то.
В каждый Ильин день в Пирттиярви обязательно откуда-нибудь приходили сваты. Так что если бы на этот раз праздник прошел без сватовства, это было бы большим чудом. Услышав, что идут сваты, бабы зашушукались, заволновались.
— А жених-то кто?
Оказалось, свататься пришел из Аконлахти сын Юрки Нихвоева Онтто. Все думали, что он посватает дочь Охво Палагу, а он протянул свой носовой платок дочери Хилиппы.
— Сочтешь ровней — берись.
Кровь отхлынула со щек Евкениэ и дыхание так перехватило, что она не могла ничего сказать. Придя в себя, Евкениэ дрожащей рукой схватилась за платок Онтто и в слезах убежала. Дома она поклонилась в ноги родителям и попросила их благословения.
Нихвоев Юрки со своей огромной семьей жил почти так же бедно, как и Охво Нийкканайнен в Пирттиярви. Он хотел, особенно после смерти жены, чтобы сноха, которую сын приведет, пришла в дом не с пустыми руками.
Но Хилиппа не признал Онтто достойным своей дочери.
— Если даже женихов получше не найдется, все равно в снохи Юрки свою дочь не отдам, — сказал он сердито, и левое веко его задергалось.
Евкениэ, плача, убежала в свою горенку. Она слышала, как сваты пинали в избе скамьи и все, что попадалось под ноги.
Евкениэ заткнула уши, чтобы не слышать, как сваты клянут ее.
Хилиппа схватил из угла голик и распахнув настежь дверь, крикнул сватам:
— Вот вам бог, а вот порог…
Жена Хилиппы стояла, испуганно прижавшись к печке, не смея перечить мужу.
— А ты чего стоишь? — рявкнул Хилиппа ей, когда сваты, попинав и порог, вывалились во двор.