Строительство нового дома считалось делом чуть ли не священным. С самого начала все надо было делать обдуманно. Большое значение имел правильный выбор места для новой избы. Не полагаясь в этом трудном деле на собственные познания, Поавила решил посоветоваться со Срамппой-Самппой, самым старым жителем деревни. Он уже собрался было пойти к нему, как отворилась дверь и в избу вошла дочь Самппы Анни в накинутой на плечи широкой шали с кистями.
Доариэ еще сидела за столом и пила чай.
— Милости просим, садись чай пить, — встретила она гостью.
— Спасибо. Пила уже, — отказалась Анни. Она говорила всегда несколько торжественно, отчетливо выговаривая каждое слово. — Вот зашла передать привет Поавиле. От учителя пришло письмо. Хёкка-Хуотари вечером принес с погоста.
Анни, как и все жители деревни, называла своего мужа учителем. Впрочем она, хоть и была замужем за учителем, ничем не отличалась от деревенских женщин, была такой же работящей и скромной.
— Какой-то Михаил Андреевич… начальник учителя… тебе поклон просил передать, — сказала Анни Поавиле.
— Михаил Андреевич?!
— Да, учитель пишет, что ты знаешь его.
— Если он тот самый, то знаю, — обрадовался Поавила и взял со стола жестяную кружку, из которой только что пил чай. — Вот из нее Михаил Андреевич пил. Это его кружка. Мы вместе в тюрьме сидели. В Кеми. Вот это человек… Как же они с учителем вместе оказались?
— А Иво-то наш поклона уже не пришлет, — с печальным вздохом сказала Доариэ.
— Может, и он вернется, — попыталась утешить Анни. — И такое случается. Про Теппану тоже болтали, что убит.
— Нет, Иво не вернется, — покачала головой Доариэ и со слезами на глазах посмотрела на Хуоти: она боялась, что Хуоти тоже могут забрать на войну.
— Хоть бы война скорее кончилась! — сказала Анни.
— А учитель ничего насчет этого не пишет? — спросил Поавила.
— Половина письма зачеркнута. — Анни достала из-за пазухи письмо и подала Поавиле.
Поавила не умел читать. Он удивленно разглядывал письмо, в котором добрая половина текста была вымарана военной цензурой.
— Да, видать, там тоже дела неважные, коли о них нельзя писать даже родным, — решил он.
Привет от бывшего товарища по камере обрадовал Поавилу, но письмо учителя наводило на невеселые мысли. Завтрашний день, который и без того вызывал тревогу, мог оказаться еще более мрачным.
— Отец дома? — помолчав, спросил Поавила у Анни.
— Наверно. Куда же он в такую погоду пойдет? — неопределенно ответила Анни. Она жила с детьми не у родителей, а в школе, в квартире учителя.
Самппа в самом деле оказался дома. Выслушав просьбу Поавилы, старик начал поучать:
— Когда-то руочи убили в Пирттиярви много народу. Так что, куда ни ткнись, почти везде кости человеческие лежат. А на том месте, где кто-нибудь похоронен, земля дом не примет…
Поавила знал это народное поверье. Но сейчас его совсем не волновало, будет ли изба стоять на чьих-либо костях, потому что он уже облюбовал место под дом. За заброшенным полем была небольшая поляна. Когда-то давно на этом месте рос ельник. Земля там хорошая; конечно, потрудиться придется, хоть лес корчевать и не надо, но все же… Да и залив там совсем рядом. Можно прямо на берегу поставить баню. Старая-то совсем развалилась и в землю ушла.
— Ну, что ты скажешь об этой полянке? — спросил Поавила старика, когда они пришли к облюбованному месту.
Срамппа-Самппа обошел полянку, осмотрел ее, вывернул с места большой камень и даже заглянул под него. Потом прохрипел:
— Дай монетку, кх-кх.
Поавила знал, для чего старику нужна монетка, но прикинулся удивленным.
— На что она тебе?
— Давай, давай, кх-кх.
Старик и так был небольшого роста, а когда кашлял, то казался рядом с Поавилой совсем маленьким и скрюченным. Поавила порылся в карманах и вытащил смятую ассигнацию. Такие бумажные деньги, выпущенные Керенским, дошли уже до Пирттиярви. Срамппа-Самппа придирчиво осмотрел керенку со всех сторон.
— Нет, эта почтовая марка не годится, — затряс он своей желтоватой колючей бородкой. — У нее, вишь, силы не будет. До чего дошли, деньги всякую власть потеряли. А настоящих денег у тебя нет?
Поавила достал из кармана трехкопеечный медяк и подбросил его на широкой ладони.
— Алтын годится, — обрадовался старик. — И орел есть и все как полагается. Его надо положить под угол сруба, орлом вверх.