— Случай свел нас однажды в поместье Халла-Укко. Вы, наверное, слышали о Халла-Укко?
— Кто не знает оленьего короля с Халлатунтури, — обрадовался Хилиппа. — Прошлой зимой, говорят, он разъезжал на своей оленьей упряжке у нас в Карелии. Где-то у Кестеньги его видели…
Халла-Укко жил по ту сторону границы, но о его богатстве (он владел тысячами оленей) знали и по эту сторону границы. В кругах финских лесопромышленников и «активистов» он был известен также как рьяный поборник «освобождения» восточнокарельских соплеменников. Писателю Кианто он дал денег на поездку в Карелию и подарил оленя. На этом олене Кианто и разъезжал по деревням беломорской Карелии, а затем написал о своей поездке путевые заметки, проникнутые националистическим духом. Усадьба Халла-Укко в Хюрюнсалми была одним из этапных пунктов, через которые будущие финские егеря пробирались в Германию…
— Ваш сын на верном пути, — сказал Саарио. — Думаю, вы скоро встретитесь…
— Дай-то бог, — потирал руки довольный Хилиппа. — Пожалуйте к столу! — пригласил он гостей за стол, на который Оксениэ подала кофе.
— О, у вас еще имеется натуральное кофе! — удивился Саарио.
— Кончается уже, — сокрушался Хилиппа.
— Скоро кофе опять появится, — обещал Сергеев, вытирая носовым платком толстые губы. — Как только наладим торговые связи с Финляндией.
— Я заметил, что карелы предпочитают пить чай, — сказал Саарио.
— Да, — подтвердил Сергеев. Даже в этом видны последствия руссификаторской политики.
Старинные часы на стене мерно тикали. Взглянув на них, Хилиппа напомнил:
— Мужики, наверное, уже собираются.
Когда они пришли в школу, там никого не было. В ожидании народа Сергеев и Саарио разглядывали развешанные на стенах картины и наглядные пособия и рассуждали о постановке школьного дела в беломорской Карелии. В классной комнате все было так, как при Степане Николаевиче, словно в мире ничего не изменилось. На картонной алфавитной таблице по-прежнему красовалась буква «ять», которую Петр I в свое время забыл вычеркнуть из русского алфавита, а Николай I, будучи врагом просвещения, умышленно сохранил, дабы отличить благодаря этой букве образованного человека от необразованного. Висел в классе и запыленный портрет Николая II в позолоченной раме. Сергеев и Саарио остановились перед ним, любуясь пышными эполетами и аксельбантами императора. Окажись они здесь месяца два назад, они бы, пожалуй, сняли этот портрет со стены, но так как развитие событий в России в последнее время было им весьма не по душе, то оставили портрет на месте.
Один за другим стали собираться мужики. Правда, в класс они не вошли, а толпились в передней, курили и тихо разговаривали между собой.
— Чтоб такое брюхо отрастить, надо жрать не меньше лошади, — шепнул Поавила, показывая на толстопузого Сергеева.
В молодости Сергеев работал мастером на пивоваренном заводе в Каяни. Парень он был предприимчивый, и у него ни одна капля пива не пропадала даром. Если уж случалось, что из бочки капало пиво, то у него всегда было наготове ведро. Когда он впоследствии основал вместе со своей женой собственный магазин, немало удивленный его быстрым обогащением хозяин пивоварни пришел к нему и полюбопытствовал, как это Сергееву удалось за короткое время приобрести такое состояние. «Так всегда же из чана немного капает…» — с невинным видом пояснил Сергеев… «Да, здорово, видать, капало!» — удивлялся бывший хозяин. Пулька-Поавила слышал эту историю от своих товарищей-коробейников.
— Что же вы в дверях встали? Заходите смелее, — обратился к мужикам Сергеев.
Мужики вошли в класс и стали рассаживаться за тесные скрипучие парты.
— Ну, как нынче птица ловится? — спросил Сергеев, стараясь вести себя непринужденно, как земляк с земляками.