Он привёл целый народ к его судьбе, привёл их — показал им то, чего они, как им давно было известно, хотели в любом случае, или то, чего захотели бы со временем, даже если бы не имелось ничего, связанного с видением и предвидением, чтобы поведать им об этом. Разве такой поступок не стоил "Мира" или "Звезды"? Ведь даже сам факт того, что звезда названа в твою честь, значил не так уж много; в галактике миллиарды звёзд, многие из которых носят глупые, бессмысленные или безнадежно непонятные имена. В каком-то смысле это казалось такой скромной уступкой.
— Септаме, — услышал он голос. — Большое спасибо, что приняли меня. — Аватар Зиборлун поклонился, выходя из дверей сферической капсулы. Он улыбнулся, его серебристое лицо освещалось мягким светом, отражавшимся от планеты.
— Зиборлун, — поприветствовал вошедшего Банстегейн.
Существовала особая манера произносить чьё-то имя — произносить его с легким вздохом, — сообщавшая человеку, если у того хватало ума распознать знак, что его воспринимают как поблажку, даже обязанность, в то время как на самом деле у собеседника имеется множество более важных дел. Именно таким образом септаме произнёс имя аватара.
Аватар, будучи аватаром, сразу же уловил сигнал — улыбка стала самоуничижительной, почти извиняющейся, и существо сказало:
— Я не задержу вас надолго, септаме.
— Время сейчас напряженное, — согласился Банстегейн.
Аватар вплыл в капсулу и дверь за ними с грохотом закрылась. Зиборлун сразу же принял очень естественную и расслабленную позу: лодыжки вместе, колени раздвинуты. Он завис в воздухе в паре метров от Банстегейна так устойчиво, словно из его спины торчал металлический стержень, прикрепленный к стене в метре позади. Банстегейн никогда не видел, чтобы кто-то сохранял такое статичное положение в невесомости. Что ж, это же корабельный аватар, подумал он, они должны быть хороши в таких вещах. Сам он был зажат сейчас в скафандре на небольшом участке возле смотрового окна, и все же умудрялся немного двигаться.
— Да, — подтвердил аватар. — К сожалению, все спешат, все заняты, учитывая шокирующие события на Эшри. Время, которое можно было бы уделить созерцанию и спокойной подготовке, омрачено трауром, горечью утраты и даже, как ни странно, пожинанием упреков. Я просто хотел еще раз выразить вам соболезнования от имени Культуры и подтвердить наше предложение о помощи.
— И то, и другое очень ценно. Надеюсь, вы воспримете это как знак нашей уверенной близости, а не высокомерия.
— Иногда то, что можно не говорить, лучше высказать, — заметил аватар, улыбаясь.
Банстегейн тоже вежливо улыбнулся, но промолчал. Это было чуть менее грубо, чем сказать: "Ну, если у вас всё.." или бросить взгляд на время.
— Вы, конечно, получите нашу помощь в поисках виновных.
— Спасибо.
— Да… И, возможно, вскоре мы сможем предоставить более конкретную помощь.
— О… А о чём речь? — Это, он готов был признать, привлекло его внимание.
— К счастью, у нас был корабль в пространстве неподалёку, вскоре после нападения на штаб Четырнадцатого. Он счёл за лучшее уйти почти тотчас же после происшествия, опасаясь, что в возникшей неразберихе его примут за врага, однако он смог снять некоторые показания, которые способны помочь в расследовании нападения.
— Правда? И на что указывают эти… показания?
— Пока рано говорить, — извинился аватар. — Кроме того, для нас, возможно, будет предпочтительно — по крайней мере, на начальном этапе — представить данные в сыром виде, а не в интерпретации, чтобы не возникло ощущение, будто мы пытаемся повлиять на расследование.
— И вы готовы предоставить эти данные соответствующим органам? — спросил Банстегейн.
— Да.
— Я так понимаю, вы в курсе, что я назначил Первый внутренний полк ответственным за расследование этого дела.
— Хм, — сказал аватар со странным, напряженным выражением. Банстегейн полагал, что за долгие годы он научился довольно хорошо читать интонации и мимику аватаров. Если бы существо сказало: "Правильно ли это?", сигнал вряд ли был бы более ясным. — Это не самое очевидное назначение для такого рода дела, не так ли?
— Обычно задачи по расследованиям выполняет Объединенный полковой комитет, — согласился Банстегейн. — Однако, учитывая временные ограничения, налагаемые предстоящей Инициацией, истощение соответствующих рядов из-за Сохранения и беспорядок на большей части флота из-за иссякшего количества кораблей, уже сублимированных, было решено, что, как единственный наиболее сплоченный и всё ещё функционирующий элемент сил обороны, Первый должен взять на себя эту обязанность.
— Значит, это не просто временная мера? — спросил аватар. — Похоже, возникла некоторая путаница. Я подумал, что вы лучше других знаете, что происходит.
Банстегейн улыбнулся.
— Я всего лишь септаме, а не президент, не трим или генерал. Но, насколько мне известно, Первому будет позволено продолжать расследование до тех пор, пока не будет достигнуто удовлетворительное заключение. Во всяком случае, таково мое предположение.
— Понятно. Я сообщу об этом заинтересованным кораблям. Нам еще предстоит решить, поможет или помешает расследованию имеющаяся у нас информация.
— Это ваш выбор.
— Могу ли я затронуть еще один вопрос? Я думаю, мы все были удивлены результатом решения относительно ситуации с Падальщиками, и хотелось бы надеяться, что это не приведет к каким-либо неприятностям. Со своей стороны мы хотели бы предложить сотрудничество кораблям, сопровождающим элементы флотов Лисейдена и Ронте. Представители вашего флота уже знают их имена и местоположение — пожалуйста, позвольте нам работать с вами, чтобы предотвратить любые конфликты между вовлеченными сторонами.
— Это любезно и практично, — сказал Банстегейн. Он натянуто улыбнулся и посмотрел в смотровое окно на планету.
— Спасибо, что уделили мне время, септаме.
— Не за что. Единственное, о чем я сожалею, что сейчас его — времени — так мало.
Аватар развернулся, когда дверь позади него открылась. Он грациозно вплыл в дверной проем. Банстегейн услышал, как он обменялся несколькими словами с адъютантом и секретарем, ожидавшими снаружи. Он снова переключил свое внимание на порт и вид на Зис, уловив, как Джеван и Солбли входят с едва слышным шорохом одежды. Они уже позвонили ему предварительно, сообщив суть дела: плохие новости.
— Совсем ничего? — спросил он, обернувшись к ним. Джеван и Солбли выглядели одновременно торжественными и усталыми. Джеван таким же неопрятным, как и всегда, Солбли почти на свой возраст. Он полагал, что должен быть польщен тем, что они потратили столько времени на поиски решения, а не просто предоставили агентам и сборщикам информации делать за них всю работу.
— Ничего, септаме, — со вздохом сказал Джеван.
Банстегейн понял, что, в конце концов, он им не безразличен, они в своём роде заботятся о нём. И гораздо больше, чем он о них, что было, на его взгляд, правильно, делая их преданность ещё более весомой.
— Трим Куваронд был очень аккуратен и соблюдал все процедуры, — добавила Солбли.
То же самое можно было сказать и об Орпе. Адъютант президента была здесь, на орбитальной базе, на той же самой конференции по безопасности, спонсируемой тем же полком. Он уже выкроил время для личной встречи с ней и близкого общения — в невесомости, как случалось прежде, хотя считал, что опыт несколько переоценен. Впрочем, девушке, похоже, нравилось всё необычное. Ему же доставляло удовольствие просто наблюдать, как планета вращалась под ним, когда он был наедине с ней. В этом было что-то трогательное. Он надеялся, что и в этот раз чувство будет таким же отчётливым…
— Мы здесь, потому что кто-то уничтожил полковой штаб и бог весть, что ещё. И в настоящий момент мы не далеки от того, чтобы ввязаться в военный конфликт… возможно. Если бы технически мы были в состоянии войны… Что? — Он замер, посмотрев на секретаря.
Джеван качал головой:
— Боюсь, это не так, септаме.
— Вы могли бы убедить президента не подписывать приказ, — предложила Солбли с тонкой улыбкой.
Банстегейн не стал притворяться, что улыбается. Теоретически президент обязана была подписать всё, что перед ней положат, вплоть до приказа о собственной казни. Но не сказать, что бы этот принцип был проверен на протяжении одиннадцати тысячелетий. Даже после смерти существовала возможность вернуться — резервирование в начале срока являлось частью сделки, а если, к примеру, президента убивали во время пребывания на посту, происходило ревоплощение. Прекрасный стимул для убийства — Банстегейн всегда отдавал ему должное. Между двумя существованиями имелась некоторая задержка — сорок дней, кажется? Или тридцать? — чтобы дать время клону покойного вырасти, после чего имплантировать в него последнюю резервную копию сознания. Всё это время близкие в иерархии власти люди замещали временно отсутствующего, однако потом он возвращался на свой пост… или мог принять участие в последующих выборах, если процедура совершалась в последний год его срока…
Банстегейн резко отвёл взгляд от Джевана и Солбли, потому что у него вдруг возникла идея, и от её дерзости, от её простоты и очевидности, пронзивших его подобно кинжалу, у него перехватило дыхание.