Том. Что?
Банти. Мы еще встретимся, на уик-энде.
Том. Ты приедешь в их поместье?
Банти. Да.
Том. Прекрасно… в субботу утром отправимся на прогулку верхом и поговорим.
Банти. О чем?
Том. О многом… прежде всего, о прошлом.
Банти (поднимает стакан). За прошлое, Том.
Том (отвечает тем же). За прошлое!
II
Холл в доме Ланкастеров, примерно в сорока милях от Лондона.
Занавес поднимается в субботу после обеда. Играет граммофон, слышится гул разговоров. Клара Хибберт, певица, танцует с Томом Верьяном, Элен с Поунти, Ники с Банти. Флоренс сидит на кушетке, беседует с Брюсом Фэарлайтом, честолюбивым драматургом, автором пьес, которые ценятся теми, кто живет в относительной роскоши.
Весело, шумно, в воздухе висит сигаретный дым. В самом начале действия все говорят одновременно, но потом музыка не должна мешать слышать голоса тех, кто выходит на авансцену. Эту часть спектакля, возможно, трудно поставить, но она необходима.
Элен. Это слишком уж быстро, Ники.
Том. Надо бы помедленнее.
Ники. Эта скорость указана на пластинке.
Поуни. Я уже лет десять не танцевал, и не знаю, почему.
Флоренс. Но последний акт очень сильный, когда она выходит, наполовину обезумев от страха, и обо всем рассказывает.
Брюс. Я пытаюсь писать, как можно реалистичнее.
Клара. Я ставлю ей тройку за манеры, но семерку за обаяние, потому что не должна казаться мегерой.
Том. Я думал, она всем понравилась.
Банти. Нет, Ники, его техника полностью уничтожает вдохновение.
Ники. Только не при исполнении Равеля и Дебюсси, старых мастеров, да, но, возможно. Он от них уже устал.
Банти. Я думаю, напрасно.
Элен. Мой дорогой, сейчас это последний писк моды, но, к сожалению, цвет больно неудачный.
Поуни. У Марион Феррис такое же платье от Пуаре, только ярко-синего цвета.
Клара. Кажется, туфелька слетает у меня с ноги.
Том. Остановимся?
Клара. Нет, уже все в порядке.
Флоренс. Вас не затруднит вытащить этот окурок из мундштука?
Брюс. Я попытаюсь (справляется). Я всегда курю трубку, когда работаю.
Флоренс. Как интересно.
Банти. Полагаю, по репетиции невозможно судить о самом выступлении.
Ники. С ним — нет. Потому что он недостаточно драматичен.
Банти. Мне как-то не по себе от пианистов, которые видят себя и драматическими актерами.
Элен. Поуни, твой язык с каждым днем становится все более ядовитым.
Поуни (смеется). Я же должен был что-то сказать. И потом, это правда.
Элен. Особенно насчет ее лодыжек.
Поуни. Дорогая моя, да!
Оба смеются.
Пластинка заканчивается, и Ники подходит к граммофону, чтобы поменять ее. Все разговаривают и смеются.
Клара. Ты должен прийти в следующее воскресенье.
Том. Благодарю, с удовольствием.
Клара. Я пою только баллады, но ты знаешь, что такое воскресные концерты.
Том. Да, конечно.
Клара (обращается к Ники). А что на другой стороне?
Ники. «У тебя самые славные глазки».
Поуни. Поставь «Лунной ночью в Каролине».
Элен. Нет, не ставь, Ники, дорогой, лучше сыграй сам. У тебя пластинки всегда вертятся очень быстро.
Банти. Да, сыграй, Ники.
Флоренс (отказывается от предложенной Брюсом сигареты). Нет, благодарю. Я танцую с Томом.
Банти (весело). За тобой танец, Том.
Том. Будь уверена.
Ники играет фокстрот.
Банти (поднимает Брюса с кушетки). Пойдемте, мистер Фэалайт, сколько можно изображать серьезного драматурга.
Брюс. Предупреждаю, толку от меня мало.
Он танцует с ней, подтверждая правоту своих слов. Клара Хибберт встает рядом с Ники и одной рукой «дирижирует» в такт мелодии. Элен и Поунти стоят на авансцене, в пол-оборота к залу, курят и разговаривают. Их реплики хорошо слышны.
Элен. Том Верьян танцует не так хорошо, как ему кажется.
Поуни. С такой фигурой он должен танцевать великолепно.