— Куда едете? — спрашивает Гнат, загораживая дорогу.
— В Крым за солью,— ухмыляется Джмелик.
— Говори толком.
— Разве не видишь, куда? Пахать,— говорит Бовдюг и сплевывает на дорогу.
— Почему так поздно? Знаете постановление — в весеннюю пору быть в поле до восхода солнца.
— Пахали за Песочковом, там кончили, теперь переезжаем на Радковщину.
— Смотрите…
— А то что? — играет глазами Северин.
— За лень можем из колхоза выбросить.
Северин зло усмехается, хлещет быков кнутом, и арба со скрипом движется дальше.
— Выбрасывай, брат, да только на мягкое, чтобы не ушиблись,— кричит вслед Гнату Латочка.
Но Гнат не расслышал последних слов и поскакал дальше. Он должен был проверить еще медпункт и школу. Сначала он заехал в медпункт. Старенький фельдшер в белом халате с рыжими пятнами на полах стоял на заднем крыльце и кормил кур. Увидев Гната, он высыпал на землю просо и крикнул кому-то в хату:
— Так на что же жалуетесь?
— Режет меня и печет в боку,— отозвался из хаты старческий голос.— Так мучаюсь, голубчик, что хоть ложись да помирай.
Гнат зашел в горницу и увидел на стуле старую бабку с желтым лицом. У ее ног стояла корзинка, в которой шевелилась связанная курица.
— Взятка? — строго насупил брови Гнат и показал ногой на корзинку.
— Какая взятка, голубчик? На базаре купила.
— Так рано управилась?
— Ранехонько встала, вот и управилась.
Гнат полез в корзинку, вытащил оттуда притихшую курицу и кусочек масла, завернутый в тряпку, люто сверкнул глазами на фельдшера:
— Это ты так трудящихся лечишь? Земскую больницу открыл? Ну, я с тобой поговорю… Живо отучу.
Гнат кладет курицу и масло в корзинку и выводит бабку из хаты.
Из медпункта Гнат заезжает в школу. Он застает учительницу в классе с кипой тетрадей под мышкой и, оглядев класс, спрашивает:
— Ну, как тут у вас? Перегибов нет?
— Нет, все хорошо.
— Этот ваш новый учитель не говорит, что Махно был революционер?
— Нет, такого он не говорит,— улыбается учительница.
— Смотри же…
— Я хотела вас спросить: как с ремонтом школы?
— Жду решения…
Объезд села никогда не проходит без приключений. Случилось происшествие и на этот раз. Проезжая мимо хаты Ганны Ляшенко, Гнат заметил, что у нее все еще топится печь. Это удивило его, так как шел уже двенадцатый час, в это время все должны быть на работе, а у нее дым из трубы валит. Привязав коня к воротам, Гнат вошел в хату. Ганна, румяная и белолицая, ловко орудовала деревянной лопатой, сажая в печь хлеб; на голые локти налипло тесто. Гнат набрал глиняной кружкой воды из ведра, с жадностью осушил ее и спросил:
— Ты почему не на работе?
— Видишь, хлеб пеку.
— А работа на поле пускай сама делается? — повысил голос Гнат.
— Не кричи. Ты не в лесу.
— Я председатель сельсовета и имею право требовать порядка.
В соседней комнате кто-то двинул стулом, и через порог переступил Влас Хомутенко.
— А ты чего здесь? — накинулся на него Гнат.
— Пришел написать письмо тетке Ганне и удивляюсь вашему поведению. Ворвались в хату, кричите. Вы не умеете говорить с людьми спокойно?
— А-а-а, студент? Вытурили из университета, так ты, знаешь-понимаешь, письмишки пописываешь? Сколько ж тебе за это платят?
— Мне платят не деньгами, а благодарностью. А вот вам, верно, только деньгами?
— Тебя не спросили, сопляк,— огрызнулся Гнат и снова обратился к Ганне: — Так пойдешь ты на работу или нет?
— Посажу хлеб, тогда пойду.
— Вот как! Значит, для тебя мое слово не авторитет?
Зеленоватые глаза Гната загорелись гневом, он заметался по хате, схватил с лавки ведро и стал заливать огонь в печи.
— Что вы делаете? — бросился к нему Влас.— Какое вы имеете право так нагло своевольничать в доме честной колхозницы?
— Отойди, студент!
Влас побледнел, голос его дрожал и срывался.
— Вы нарушаете законность и конституцию.