— Куда это? Я еще и поесть не сварила.
— Будем мы ждать, пока ты тут расшевелишься. Ступай, чего уставилась?
Ульяна вздохнула, накинула на плечи теплый платок и, шаркая ногами, поплелась из хаты.
Через несколько минут коренастый здоровяк Гаврило уже ковылял к подводе, удивленно пожимая плечами.
— Что это батько надумал? — спросил он у сердитого, невыспавшегося Тимка.
— А черт его знает! Разве у него допытаешься?
Вышел Онька, молчаливый и озабоченный, взял быков за налыгач, потащил со двора.
Быстро проехали сонное село. Онька без конца погонял быков, маленький, сухонький, метался возле них, как мешок с сеном, привязанный к ярму. Когда стали подниматься на Бееву гору и быки пошли медленнее, он забеспокоился:
— Подсобляйте, чего плететесь как сонные?
— А чего подсоблять? Пустую арбу тянуть?
— Хотя бы и так. Бычки вон как притомились.
— Так вы нас запрягите,— посоветовал Тимко.
— Да что с тобой, дураком, разговаривать.
Поднялись на гору. От быков потянуло свежим кизяком. Ярмо скрипело и позвякивало занозами. Онька, ухватившись за налыгач, все покрикивал на быков и стегал их кнутом. В хутор Ковбики приехали еще затемно. На самом краю хутора Онька зашел в чей-то двор, всполошил собак, и они бешено рвались с цепей, готовые разорвать Оньку вместе с кожухом. Скрипнули двери. В темноте кто-то показался, тихонько старался успокоить собак. Онька о чем-то пошептался с незнакомцем и быстро вернулся.
— Следуй за мной,— распорядился он.
Гаврило послушно потянул за ним быков.
В поле стояла тишина. Из лощины плыл густой ночной туман; арба цеплялась за кусты, и Тимка обдавало прохладной свежей росой, он даже чувствовал ее на губах. Было так темно, что Тимко не видел ни дороги, ни арбы. Когда веткой сорвало с него фуражку, он долго ползал по земле на четвереньках и, только чиркнув спичкой, увидел, что картуз лежит у самых его ног.
— Что ты там светишь? Чтоб тебе в глазах светило и не переставало! — выругался Онька.
Тимко погасил спичку, и густая тьма еще плотнее окутала его. Они проехали каким-то яром, поднялись на холм и остановились перед черной кучей — это были бревна, уложенные штабелями.
— Грузите!
Целый час надрывались, нагружая на подводу тяжелые бревна. Когда закончили, Онька перекрестился и прошептал таинственно:
— Стояки будут для хлева. Ну, погоняйте.
Старик сел на подводу лишь тогда, когда проехали бо́льшую часть дороги. Набив табаком трубку, он вдруг заговорил ласково и растроганно:
— Вот так, детки, нужно на свете жить. Попался добрый человек — и будет у нас хлевик. Не гони быков, Тимко, бедная скотина совсем обессилела.— Онька провел ладонью по мокрой шершавой коре.— Дуб. Век стоять будет.
В широкой лощине их подстерегало солнце, его лучи ярко вспыхнули на занозах, шерсть на быках задымилась. Копыта отпечатывали на влажной земле четкие следы. От бычьих морд веяло теплом. Онька, блаженно кряхтя, расстегнул кожух и показал трубкой на синеющие бугры:
— Уже и Трояновка недалеко.
Но этому никто не обрадовался: знали, что бревна краденые и еще неизвестно, чем кончится это путешествие. Гаврило лениво хромал, опираясь на ясеневую палку, и подергивал вислые усы, похожие на обожженную солнцем кукурузную метелку.
Тимко ежился от утренней прохлады и, чтобы согреться, сшибал кнутом стебельки прошлогодней травы. Лощина постепенно сужалась, и наконец они въехали в глубокий овраг с высокими крутыми склонами. Тут было холодно и сыро. Из глиняных нор целыми стаями вылетали зимородки, шныряли под бычьими животами и исчезали в прозрачном утреннем воздухе. Вдруг послышалось конское ржание. Онька так и замер с трубкой в зубах, потом дал знак остановиться. Все отчетливее слышался топот копыт, вот уже совсем близко звякнула уздечка, и из-за поворота оврага показался всадник, широкоплечий, с хмурым грубоватым лицом и черной как смоль бородой.
— Что за лес везете? — спросил он, остановив коня.— В колхоз, что ли?
— Нет, добрый человек, мы себе на хлевик,— сболтнул на радостях Онька.
— Та-а-ак.— Всадник смерил взглядом бревна, наклонился, постучал по ним кнутовищем.— А ну, поворачивай назад!
Онька зло поднял вверх бородку:
— А ты кто такой, чтобы командовать?
Всадник, не отвечая, слез с коня, сильной рукой легко отстранил Тимка от быков и повернул подводу назад. Это было так неожиданно, что все растерялись и не могли вымолвить ни слова; лишь тогда, когда человек снова сел на коня и поехал вперед, Онька проворно кинулся за ним.