— С пятницей, будьте здоровы,— поддержал Марко, пряча за спину картуз.
Тимко уселся на лавку, а Марко прислонился к дверям.
За столом обедали. Прокоп Тетеря, красный, потный, не успел донести ложку до рта и смотрел на парней такими глазами, словно это было сатанинское наваждение. Одарка как резала ножом хлеб, прижав его к груди, так и застыла. Орыся, бледная, испуганная, увидев Тимка, порывисто встала из-за стола, раскрыла рот, будто хотела что-то сказать или крикнуть, но молча опустилась на лавку. Прокоп донес наконец ложку до рта, проглотил борщ и зло посмотрел на Тимка:
— В чужой хате спрашивают, можно ли сесть, а не лезут как свиньи.
— Ничего, мы и непрошеные сядем.
Тимко, положив возле себя картуз, тряхнул кудрями, и они — блестящие, черные, шелковые — так и разлетелись крутыми кольцами.
Наступило недоброе молчание. Никто не знал, что делать, о чем говорить. Тетеря снова взял ложку и начал хлебать борщ, медленно двигая челюстями. Одарка со страхом и покорностью на лице резала хлеб. Орыся сидела опустив голову и нервно теребила оборку фартука; бледность понемногу сходила с ее лица, щеки розовели, уши горели, и в них слезинками дрожали сережки.
— Ну, зачем пришли? — спрашивает наконец Прокоп, вытирая полотенцем вспотевшее лицо.
— Дельце у нас есть небольшое. Вы, дядьку, хотите сердитесь, хотите нет, а Орысю я никому не отдам. И если дадите согласие, то женюсь на ней.
Тетеря встает из-за стола, тяжелым шагом идет в другую комнату и возвращается оттуда с толкачом в руке:
— А ну, вон из хаты!
Марко хватается за дверную щеколду. Тимко говорит тихо:
— Силой ничего не сделаете. Давайте лучше по-хорошему.
— Слышишь? — поворачивается вдруг к жене Прокоп.— Чтоб такой бандит был моим зятем? Никогда! Лучше в могилу лягу!
— Успокойся, Прокоп, не кипятись,— суетится около него Одарка.— Тимко парубок хоть и горячий, но работящий. Любовь им да совет — жить будут не хуже других.
— Что-о?! — кричит Прокоп, со зла швыряя толкач в угол, где стоят кочерги, и они с грохотом валятся на пол.— Заткни глотку и не суйся не в свое дело! Никогда этого не будет. Слышишь? Никогда!
Орыся вскакивает с лавки, в глазах ее слезы, лицо пылает как в огне, грудь высоко вздымается. Она подбегает к Тимку, хватает его за руку и с ненавистью кричит отцу:
— Хоть тресните, хоть лопните, бейте, выгоняйте, а Тимко люб мне, люб! И все тут! С ним хоть на край света пойду. Сухую корку грызть буду — только бы с ним, только бы вдвоем! Вот вам мое слово!
— Вон, проклятая, вон! — заревел на всю хату Прокоп и, вцепившись Орысе в косы, рванул ее к себе, собираясь, как щенка, вышвырнуть за порог. Но Тимко подошел, спокойно оторвал руки Прокопа от густых кос любимой и сказал, кривя губы:
— Не трогайте! Она хоть и ваша дочка, а бить — не позволю.
Потом надел картуз и пошел к двери.
— Что ж, дорогой тестюшка, не хочешь добром, возьму силой,— и, переступив порог, хлопнул дверью.
Вслед ему горячим молотом ударил по сердцу полный боли и отчаяния крик Орыси.
9
В колхозную контору вбежал Прокоп: картуз на затылке, черемуховое кнутовище дрожит в руке, лицо растерянное.
— Посевной материал кончился,— выдохнул он и тяжело опустился на стул.
Оксен, разговаривавший со счетоводом, обернулся, глаза его сразу стали суровыми.
— Как кончился? Тебе же недавно дали.
— Так что же, что дали. Высеяли уже.
— Всегда у тебя не так, как у людей. Сколько не засеяно?
— Гектаров десять.
Стали советоваться, что делать. В артели посевной материал давно вышел, в районе уже дважды брали взаймы, там больше не дадут. Как быть? Оксен, хмурый, злой, поехал в сельсовет, чтобы еще раз позвонить в район.
Гнат сидел за столом и, поскрипывая стулом, перечитывал телефонограммы, переданные из района за ночь.
— Чего прибежал? — спросил он, не отрываясь от бумаг.
— Зерна просить…
— Дохозяйничался!
Оксен, не вступая в разговор, стал сердито вертеть ручку телефона. Главный агроном отозвался не скоро, потом долго бормотал что-то невнятное, а под конец отчетливо сказал, что не даст ни зернышка. Оксен заскрипел зубами, повесил трубку.
— Разбазарил зерно, а теперь, знаешь-понимаешь, обрываешь телефон? — начал опять Гнат, отодвигая от себя книгу с телефонограммами.
— Из-за таких, как ты, и разбазарил,— вскипел Оксен.— Кто, как не ты, перед районом из кожи лез-распинался, что Трояновский сельсовет выполнит и перевыполнит план? Теперь сам в кусты, а на мне хочешь отыграться?