Весной жизнь во дворце стала скучной и незвучной. Привычная жизнь из него ушла. Бесконечно дорогой мир кончился. Семья впервые оказалась в малоприятных и неудобных условиях. Надвинулась новая и непонятная жизнь. Во дворце не проводились шумные балы, не подкатывали экипажи с друзьями, не играли оркестры, не пелись веселые песни. Все прежние иллюзии развеялись, в душу царской семьи пробралась тоска. Один день сменял другой, а жизнь не менялась. Но с каждым новым днем узники дворца чувствовали себя все увереннее из-за необыкновенного спокойствия главы семейства. Ведь дети всегда чувствуют малейшую неуверенность или фальшь. Вскоре их выразительные лица приобрели прежнюю ясность. Они пережили такой душевный подъем, какого не испытывали никогда. Романовы продолжили жить так, как им подсказывала совесть, продемонстрировав всем чистоту своих помыслов. Только кто это оценил?
Вскоре солнце уже начало светить по-иному, заметно потеплело. Оно стало светить весело и радостно. С крыш посыпалась капель, образовывались хрустальные сосульки. Снег посерел и уплотнился.
В первые дни Ники думал, что боль от случившегося отойдет от него, но этого не произошло, она продолжила терзать его душу и сердце. При этом Романов старался не показывать свое состояние на людях и перед родными. Но что бы ни думал, что бы ни делал Романов, жизнь шла своим порядком.
В начале весны Александр Федорович Керенский прибыл во дворец на личном автомобиле Ники, чем привел в изумление всех придворных. В сопровождении пятнадцати человек Керенский пробежал по дворцу, заглянул во все комнаты, произнес в коридоре перед охраной пламенную речь, а потом прошел в детскую половину, где его дожидалась царская семья. Уже в первую минуту он проникся уважением к Романову. Министр юстиции с первого взгляда увидел перед собой значительного человека.
Керенский, улыбнувшись, добродушно представился:
— Здравствуйте, Николай Александрович, я новый министр юстиции.
Ники приветливо шагнул ему навстречу и крепко пожал его руку.
— Здравствуйте, Александр Федорович!
Романов окинул фигуру Керенского веселыми глазами. Дети, не скрывая интереса, разглядывали Керенского. Его лицо выражало полное удовольствие. Он предстал внешне сдержанным и собранным. Александру Федоровичу очень хотелось блеснуть перед Романовыми политической принципиальностью и хладнокровием.
Между недавними противниками завязалась беседа.
— Моя семья: жена, сын и две старшие дочери, — представил свою семью бывший царь и в его тихом голосе не было ни злости, ни раздражения. — Другие две дочери сейчас больны, но если вы захотите, то тоже сможете увидеть их.
— Нет, нет, не стоит беспокоить больных детей. Я с ними в другой раз повидаюсь.
Министр юстиции беспрестанно теребил рукой пуговицу явно не зная, как ему вести себя в присутствии бывших царских особ.
— Как ваше здоровье? Как чувствуют себя дети? — участливо спросил Керенский, глядя на бывшего царя с чувством большого уважения.
— Не беспокойтесь, у нас все хорошо, — словно не замечая его неловкости, ответил Ники.
Керенский с невольной симпатией смущенно продолжил расспросы:
— Имеются ли у вас ко мне жалобы, претензии, пожелания. Может быть, у вас есть нужда в чем-нибудь?
— Мы ни в чем не нуждаемся, — сдержано отозвался Ники, и его губы растянулись в вынужденной, слабой улыбке.
Керенский повернулся лицом к Аликс.
— Английская королева передает вам привет и очень интересуется вашим здоровьем.
— Спасибо, я чувствую себя сносно, — ответила Романова, хотя к этому времени она была глубоко больной женщиной, и в этой связи все досужие сплетни о возможной связи с Распутиным выглядели откровенной ложью.
Керенский, развернувшись к Ники, из вежливости широко улыбнулся:
— Николай Александрович, не беспокойтесь ни о чем, я обеспечу вашей семье хорошее отношение.
— Спасибо, Александр Федорович!
В эту минуту было хорошо заметно, что министр юстиции всеми силами старается сопротивляться первому поспешному чувству, но бывший царь ему определенно нравился. Ники, отметив про себя, что улыбка и глаза Керенского стали липкими как грязь, непринужденно сменил тему разговора:
— Как дела на фронте, Александр Федорович?
— Русской армии сейчас очень трудно на фронте, — досадуя, поморщился Керенский.
— Будем надеяться, что скоро все направится, — тяжело вздохнул Ники, и вдруг попросил: — Дайте мне полк, я буду биться за Россию.
Керенский оставил просьбу Романова без удовлетворения.