А еще - был шум. Ричард каждый раз знал, что звуки накроют его с головой - и каждый раз пугался. Он втянул голову в плечи, закрыл ладонями уши, но это ничуть не помогло. Кажется, гомон стал только противней.
И - вонь. Не запах спелых овощей, навоза или еще чего-то в этом духе. Грязи, гнилья и гадости. Пятачок земли по эту стороны ворот был истоптан вдоль и поперек. Колеса телег, копыта и ноги перепахали почву, из неведомых глубин принеся самую тягучую грязь. Довершали дело канавы, стекавшиеся с этой половины города. Улица здесь шла в гору, так что помои стекали ровно к воротам.
Узкие и высокие дома жались друг к другу. То и дело из окошек, коих едва хватало, чтобы протиснулось ведро с выливаемыми помоями, выглядывали любопытные жители.
Телега пошла в гору. Ричард как раз оказался под нависавшими домами: вторые, третьи, четвертые этажи были куда шире первых. При определенной сноровке соседи из домов напротив могли пожать друг другу руки, не будучи акробатами. Достаточно было обоим протянуть руку, и вот - пожатие. Удобно. Женщины галдели, обсуждая новости. Мужчины жаловались на выросшие пошлины.
- А ну! В сторону! В сторону! Ишь! - шамкающий замахнулся кнутом на ковылявшего нищего.
Оборванец, темный от грязи, патлатый, подпрыгивал на левой ноге, волоча за собой правую, неестественно вывернутую назад.
- Добряка обидели! - тряхнул он патлами, прижимаясь к стене дома. Из окна второго этажа раздались возмущенные крики.
- Прости, брат! - вмиг подобрел шамкающий.
Ричард не успел заметить даже, как в руке Олафа оказалась монета - и тут же была подкинута. Серебро! Целый серебряк!
Ричард ахнул. Он никогда и в руках-то не держал! Отец, бывало, показывал ему припрятанную промеж мешков "счастливую" монетку, истертую, обрезанную по краям, - но серебряную. Самый лучший человек на свете верил: она обязательно принесет удачу. Не ему, так сыну.
Окен сжал кулаки. Никакая монета не спасла отца и мать. Никакая...
Патлатый было начало благодарить, но Олаф тут же воскликнул:
- Не благодарят за такое! Добряков помяни, какие только были на этом свете! Обязательно помяни!
Ричарду показалось - или добряк заплакал? А может, это просто его глаза хищно сверкнули при виде серебра?
Нищий прижал кулак с зажатой монеткой к сердцу, кивнул и торопливо заковылял в проулок меж домами. Тут же на то место, где он стоял, вылили ушат помоев. Раздался писк. На счастье, Ричард не увидел маленьких черных (или серых?) тварей. Он их ненавидел всей душой, но не мог признаться самому себе, была ли то ненависть или страх? Пожиратели муки были повсюду, - в этом уж точно был совершенно уверен Окен.
И все-таки была, была в этом крае грязи и зарослях домов красота.
Когда телега сделала поворот, дома чуть расступились, и там, вдалеке, показалась башня. Белая-белая. А точнее даже, башня "малыш". Сколько Ричард помнил, она так и оставалась похожей на только начавший расти зуб.
Они подъехали ближе. Белой-белой эта рождающаяся башня выглядела только издалека. Стоило приблизиться - и можно было разглядеть следы потеков воды, комья грязи, вылетевшие из-под конских копыт, следы нечистот, в дождь затапливавших пороги. Но зачем об этом думать? Белая башня должна была стать самой прекрасной...
- И когда эту штуковину достроят? Столько, значит, серебра вбухали! Море пивом залить! Море! Тьфу! - шамкающий искренне печалился.
- Достроят. Когда-нибудь. Или на камни растащат. Там видно будет, - парировал Олаф. Кажется, он совершенно спокойно относился к Белой башне.
Ричард так и рвался сказать что-нибудь, защитить башню-мечту, но...Родителей своих он разве защитил? Нет, совсем нет. Ричард сжался. Он закутался в котту и уткнулся в холстину. Город продолжал жить своей жизнью. От этого становилось еще противнее.
Но вот пахнуло рыбой, послышался плеск воды.
Ричард подскочил.
Великая канава! Великая канава!
Если ворота были ртом, заглатывавшим все новых и новых людей, то Великий канал (он же Великая канава - и как знать, какое из названий было древнее) - сердцем. Пока в нем была вода, соединявшая Верхнюю и Нижнюю реки, пока корабли могли пройти материк насквозь, - будет жить город.
Пролетела странная, большая, белая птица. Ричард таких прежде не видел. Может, голубь-переросток?
- Ишь! Альбатрос! И как его занесло-то? Чудно!
- Может, с кораблем. Мало ли кто сюда попадает случайно, да так навсегда и остается? - пожал плечами Олаф. - Альбатрос. Как дома. Как дома...
И была в его словах грусть сродни ричардовой. Может, и у него родителей убили? Ричард был почти в этом уверен. Нет, даже совсем уверен! Вот бы спросить! Да только как? Ричард стеснялся задать такой вопрос.
Улица стала шире: можно было бы разъехаться двум телегам свободно, - а потом и вовсе превратилась в мост. Сколько хватало глаз, влево и вправо шла набережная. Великий канал полнился кораблями, или шедшими водною дорогой, или бросившими здесь якорь.
И если шум у ворот казался Ричарду громким- то здешний гомон оглушал. На самом деле оглушал.
- А ну! Песьи дети! Шибче! Шибче!
- Бистро! Бистро показывайт!
- Наинэ гаорилэ...
А это была уже и вовсе незнакомая Ричарду речь.
Он с открытым ртом рассматривал бесчисленные корабли. Большие, с высокими мачтами - и маленькие, едва ли больше лодки. Они были самых разных форм и очертаний. Где-то были квадратные паруса (Ричард помнил, - он спросил у папы, как называются эти полотна, но ответила мама...Мама...), где-то были треугольные, а у некоторых и вовсе, те и другие, и третьи. Какие-то...Ну...В общем, не квадратные и не треугольные. Ричард у мамы спрашивал, как такие называются, но она не знала. Мама...Папа...
В висках застучало. Откуда?..
Кажется, это Великий канал зашумел. То ли ветер, то ли еще что, - но Ричард отчетливо слышал плеск воды, так, будто...
- А ну, плешивые! Разойдись! Разойдись! - шамкающий загорланил, надеясь провести телегу через толпу на Большом мосту. - Простоим вечер! Ох, простоим!
Ричард и не заметил, как они подобрались к...
А вот если Великий канал - это сердце, то что же такое Большой мост?
Вернее, мосты.
Самой воды не было видно (впрочем, слышно тоже не было) из-за бесчисленных кораблей и лодок. Если бы здесь бы один мост, как все эти судна смогли бы пройти? Нет. Большой мост был образован из пяти частей. Три каменных: посередине и у берегов. Два деревянных: рабочие по команде, пользуясь сложной системой рычагов, канатов и лебедок, поднимали их, чтобы дать кораблям свободную дорогу. В самые оживленные дни у деревянных пролетов скапливались огромные заторы из кораблей, ожидавших своей очереди: пусть мосты и поднимались с утра до самой ночи. За века это привело к появлению таверн, рынков и прочих положенных заведений где команда могла бы дождаться своей очереди. Злые языки говорили, что Лефер вырос из кабака, стоявшего на Великом канале. Языки еще более злые, а главное, завистливые, полагали, что он таковым и остался. Горожане, впрочем, были только рады доходам.
- Эй! Наддайте! Пусть поторопятся! - раздалось за спиной Ричарда.
Он повернулся. Это был возчик из того же отряда, что Олаф. Только сейчас Окен задумался: а что же они везут? На простых торговцев не похожи, все при оружии, а груза-то, груза!
- Это ты жену свою торопи! - гаркнул шамкающий. - Нашел кого торопить! Вишь!
- Скоро должны опустить мосты, скоро! - успокаивающе махнул рукой Олаф. - Не хватало еще драку здесь устроить.
- А вот и устроим! Мы по делу города! Сами, что ли, захотели сюда переть? - не унимался возчик позади.
Он передернул плечами: должно быть, нашитые на его бригантину железные пластинки позвякивали. Но звук их тонул в гомоне толпы, скопившейся у Большого моста. У самого борта повозки с Ричардом толпились горожане и приезжие гости.