– За наше будущее, – ответила Юлия и поднесла бокал к губам.
Уильям получил громадное удовольствие от своего первого бокала шампанского. Его привели в восторг пузырьки, и он радовался, как ребенок. Юлия же не могла сделать и глотка. Всю жизнь впоследствии она больше никогда не притрагивалась к шампанскому. Уильям крайне обеспокоился, почему она не пьет из своего бокала. Юлия ответила, что ей не понравился его вкус. Разве она скажет истинную причину, почему. Это означало, что всю бутылку допьет Уильям. Будучи совершенно не приученным к алкоголю, он слегка опьянел, что, в свою очередь, было ему на руку, потому что нервы у него сдавали.
Теперь он расслабился и принялся уписывать свой ужин. Это была сытная английская еда: жареный цыпленок, овощи, вареный и печеный картофель с цветной капустой. На десерт – бисквит, пропитанный вином и залитый жирными сбитыми сливками. Юлия поклевала чуть-чуть от каждого блюда. У нее совсем не было аппетита. Чем больше Уильям говорил о планах на будущее, мечтая о лавке и домике, тем больше она чувствовала, что оказалась в западне. Возможно, в спешке избавиться от опеки своей мамаши и убогого окружения, она ошиблась в выборе мужчины. Конечно же, в его планы совсем не входило продвижение вверх по социальной лестнице. Все его помыслы замыкались на домике. Тогда как она мечтала об особняке и членстве в гольф-клубе Бридпорта, он распинался о том, как прекрасно ловить макрель и разводить огород. В данный момент Юлия исключила Уильяма из числа своих партнеров в достижении амбициозных целей. Еще до свадьбы она надеялась, что он сможет оказаться ее союзником. Ему придется оставаться опорой, в то время как она будет создавать условия для детей, чтобы осуществить свои честолюбивые замыслы.
– Пойдем наверх, – предложил Уильям, которому не терпелось заключить ее в свои объятия.
– Иди, – ответила она. В душе должно было воцариться спокойствие. – Я еще должна позвонить маме и сказать, что мы благополучно добрались.
– Конечно, – согласился Уильям. Поскольку у него матери никогда не было, он обречен был всю жизнь считаться с мнением Юлии о том, как заведено в «настоящих» семьях.
Он поднялся наверх и деловито принялся распаковывать свою новую одежду. Особый восторг вызывала пижама. Достав ее, он решил сразу же ее надеть, а уж потом распаковать лежавшие в чемодане вещи. Ему не хотелось смущать Юлию или самому оказаться в неловком положении. Он был абсолютно уверен, что пройдет совсем немного времени, и они с Юлией перестанут стесняться друг друга. Как же он заблуждался! Ни разу в жизни ему не пришлось увидеть жену обнаженной. Он приписывал это ее внутренней скромности, которую, как и остальные ее пороки, превращал в добродетели. Он прошелся по комнате, выбрасывая свои старые ботинки и ставя под кровать новые шлепанцы. Когда вошла Юлия, он сидел на кровати, слегка подпрыгивая, чтобы проверить пружины.
– Все в порядке, любовь моя? – спросил он.
– Да, – ответила она. – Все уже убрано, и гости разъехались по домам. Пойду приму ванну, – отрешенно добавила она, вынимая из чемодана чистую одежду. – Я недолго.
Она и в самом деле вскоре вернулась, прекрасно понимая, что перед смертью не надышишься, и ей нужно смириться с неизбежным. Она вновь оказалась в спальне, натянув на лицо самую обворожительную улыбку, на которую была способна в данный момент. Уильям смотрел на свою новоиспеченную женушку с нескрываемым восхищением. Распущенные волосы сделали ее лицо еще нежнее. Одета она была в розовую ночную сорочку, расшитую ромашками, поверх – накинут пеньюар такого же цвета. Сейчас она выглядела моложе, чем прежде. Уильяма охватила необъятная волна нежности. Он выпрямился в полный рост, раскрыл объятия и заключил в них все ее маленькое тело. Он почувствовал, как оно напряглось и приготовилось к сопротивлению.
– Не бойся, любовь моя, – сказал он. – Я не причиню тебе зла. В приливе чувств, которых он никогда раньше не испытывал, Уильям стремился разрешить внутренний конфликт между своей нежной любящей натурой и неодолимым острым желанием сексуального удовлетворения.
Юлия оказалась счастливее остальных своих современниц. Уильям по характеру был нежным и чувствительным, поэтому испытание для нее прошло менее болезненно, чем у других женщин. Никто раньше и словом не обмолвился о том, насколько это болезненно. Боль подступила внезапно, словно удар. Это было настолько неожиданно, что ей пришлось сосредоточиться и сцепить зубы, чтобы подавить рвавшийся наружу крик. Уильям в этот момент забыл обо всем на свете. Как только он сумел проникнуть в нее, ему чудилось, словно он скользит по Длинному темному тоннелю на мягкой жидкой подушке, которая вдруг взрывается. Он выброшен во вселенную. Скатившись с нее, Уильям обнял и крепко прижал к себе Юлию.
– Это было так чудесно, – сказал он, пребывая в неописуемом восторге. Ему и в голову никогда не могло прийти, что заниматься любовью так восхитительно. Откинув волосы с ее лица, он увидел, как Юлия плачет.
– Тебе больно? – с тревогой спросил он. – Совсем чуть-чуть, – ответила она. – Все в порядке. Пройдет.
Переполненный любовью и непривычным шампанским, Уильям очень скоро заснул. Как только Юлия почувствовала, что его дыхание стало глубже, она выскользнула из кровати и прошла в ванную комнату. Там наполнила ванну холодной водой и осторожно погрузилась в нее. Раздвинув ноги, она заметила кровь, хотя так надеялась, что он не поранил ее. Чувствуя себя разбитой, она с обидой и негодованием ощущала в своем теле его сперму. Положив подбородок на коленки, долго сидела в этой позе. Она больше не девственница, и обратной дороги нет.
– В горе ив радости, пока смерть не разлучит нас, – прошептала Юлия.
Глава 4
– Мы не должны терять связь друг с другом, – серьезно обратилась к Юлии Мона в последний день их пребывания в больнице, когда они уже готовы были отправиться домой со своими новорожденными младенцами. Первым порывом Юлии было поджать губы и отказаться, однако за прошедшие дни она успела привязаться к Моне. Мать Юлии никогда бы не восприняла эту смешливую бродяжку как женщину, но Мона видела Юлию насквозь вместе со всеми ее претензиями, и Юлия чувствовала себя в ее компании прекрасно. В теле Моны было нечто дикое и звериное, что странно волновало Юлию. Женщина имела оливкового цвета кожу и блестящие черные глаза. Когда Мона смеялась, Юлия поражалась розовому цвету ее десен и ровным белым крепким зубам. Живя рядом с ней в уединенной тишине палаты, Юлия испытывала блаженный комфорт от присутствия Моны. Это одновременно забавляло и умиротворяло.
Однажды, после того как Мону навещал Сид (как подозревала Юлия, являлся возможным отцом малышки, но, конечно же, не состоял с Моной в законных отношениях), Юлия набралась смелости спросить у нее:
– Тебе и в самом деле нравится лапанье и поцелуи?
Мона лежала на спине в кровати. За окном стоял жаркий день. Мона взглянула на Юлию и рассмеялась. Она подняла сильные руки над головой и потянулась. От нее пахнуло мускусом. Волосы в подмышечных впадинах были густыми и курчавыми.
– Мне всегда нравился секс и мужское общество, – ответила Мона. – Сид ко мне хорошо относится, и вместе нам очень здорово, но я никогда не буду принадлежать одному мужчине. Они мне надоедают.
Юлия не знала, куда деть глаза. Комната, словно наэлектризованная, наполнилась волнами возбуждения женщины, готовой заняться любовью. Мона добавила:
– Не могу дождаться, когда попаду домой. Приготовить приличную еду, выпить немножко сидра и завалиться с Сидом в кровать. – Она лукаво взглянула на Юлию. Та вспыхнула.
– Тебе не нравится проводить время в постели со своим супругом, угадала?
Юлия опустила глаза.
– Ну, по крайней мере, ему придется подождать недель шесть, – ответила Юлия. – Жаль, что я не смогла привыкнуть и получать от этого удовольствие, хотя, если быть предельно откровенной, мне кажется все это отвратительным и отталкивающим. Я ненавижу его за то, что он со мной делает, и себя ненавижу за то, что мне это не нравится.