Появились молодые. Невеста(женауже) и точно былахорошаочень: худенькая, хрупкая, с длинными темными волосами (непонятно почему названная Альбиной -Беляночкою, еще бы Светланой назвали!) в красном -- по древнеславянскому (?!) обычаю -- свадебном платье, в красной же фате, с букетиком темных, едване черных роз наневысокой, но соблазнительного абрисагруди. После нескольких горько, когдаосетровое заливное съелось подчистую, агигантское блюдо из-под него, занимающее центральное место в композиции стола, унеслось Людмилой Иосифовною, Альбинаглубоким, красивым голосом спелапод огромную, казалось -больше ее самой -- ЫКремонуы несколько собственных песенок: про витязя, умирающего наКуликовом поле, про идущую замуж зацаря ИванаВасильевичатрагическую Марфу Собакину, еще про одного русского царя -про ПетраАлексеевича, посылающего сынанаказнь, про юродивую девку напаперти -несколько прелестных песенок, которым недоставало, разве, некоторой самородности, мощи таланта, и я, помню, в заметной мере расслабленный алкоголем, чуть не задал Альбине бестактный вопрос: зачем она, черт ее побери, осваивает такие темы? сочинялабы лучше про свою жизнь или что-нибудь, знаете, о Давиде, об Юдифи, о Тристане с Изольдою нахудой конец! -- я был, разумеется, не прав: у волковой жены и про то, про что сочиняла, выходило неплохо -славаБогу, удержался, не задал.
Альбинанасвадьбе былауже беременна. Глазом это практически не замечалось: восьмая или девятая неделя всего -- но Волк мне проговорился, потому что уже, кажется, и тогдаэто представлялось ему главным, потому что уже, кажется, и тогдав глубине души прояснилось ему, что женится он не столько по любви, место которой занимал вполне понятный и вполне искренний восторг яркою, даровитой девочкою, сколько -- чтобы завести ребеночка, сына: Водовозовъ и сынъ, -- по которому он так тосковал все годы, когдажил с первой своей супругою, Машей Родиной: у той мало что имелся ребенок от другого мужчины -- еще этот ребенок оказался девочкою. 7. ВОДОВОЗОВ Подобно комете с хвостом голых ведьм, неслось логово по столице, анадуше моей было так же гадостно и невыносимо, как в другую ночь, когдаАльбину увезласкорая, и я остался в квартире наедине с тещею, Людмилой Иосифовной, потому что тесть как раз отъехал в Ленинград, в командировку, делиться опытом, как организовывать чужой труд.
Митенькарождался в одной из привилегированных больниц под личным присмотром профессоране то Кацнельсона, не то Кацнельбойма, которому (клановая общность и личное с моей тещею знакомство -- условия стартовые) заплачено было двести рублей, асамаЛюдмилаИосифовнав коротком застиранном халатике, готовом под напором мощных телес, отстрелив пуговицы, распахнуться нашестого номерабюсте, ходилавозле меня кругами, неприятно интимным тоном рассказывалаподробности, какие, мне казалось, теще рассказывать зятю -наедине -- несколько непристойно, вообще непристойно: про то, как рожалаАльбину: я, знаешь, намучилась, устала, заснулаили забылась, что ли; аона, знаешь, в это время из меня как-то выпала, я и не заметилакак; если б врач не зашел, онаб у меня там, между ног, и задохлась, бедненькая, и еще всякие подробности однагаже другой -- ходилакругами, рассказывая, облизываясь наменя, и я не знал, кудадеваться от похотливой этой, накануне климакса, горы мяса, запертый с нею вдвоем напятидесяти пяти метрах полезной, девяностадвух -- общей -- площади. Я до сих пор удивляюсь, как Король-старшая не изнасиловаламеня, в ту ночь, впрочем, впечатление осталось, будто изнасиловала, и, когдаоколо пяти утрапозвонили и сказали: мальчик, рост, вес, состояние матери хорошее, у меня возник импульс выскочить из душного дома, провонявшего свиными почками, которые в скороварке через двадня натретий -впрок! -- варилатеща, -- выскочить, сесть в логово, забрать получасового сынаи вот так же, как сейчас, погнать, уехать с ним накрай света, чтобы никто из них не сумел нас найти, ибо к женщине, которая выпалаиз моей тещи и едване задохлась меж могучих ее лядвий, я начинал испытывать что-то вроде гадливости.
Позже, когдаМитенькауже прибыл домой -- Боже! как они все не хотели называть его Митенькой, Аркашей хотели, хотя Водовозовым (при том, что Альбинаосталась при собственной фамилии: Король) -- Водовозовым записали с удовольствием -- позже гадливость несколько поутихла, рассосалась, по крайней мере по отношению к Альбине, однако, и по отношению к Альбине касалось это только дня, потому что ночью, в постели, гадливость всегдавозвращалась и прогрессировала. Альбина, оправившись от родов, все чаще и властнее заявляласупружеские права, и одному Богу известно, чего стоило мне -- и чем дальше, тем большего -- обеспечивать их. Неотвязно, неотвязно, осязаемо мерещился в такие минуты отвратительный прыщавый негр с вывернутыми серыми губами, серыми ладошками и подушечками пальцев и серой, должно быть, головкою стоящего члена -- первая, до меня, альбининаромантическая любовь, впрочем, не вполне романтическая: с дефлорацией -- и я только теперь понял, как правабылаомерзительная ЛюдмилаИосифовна, когдавыговариваладочери заизлишнюю со мною откровенность: этот эпизод и впрямь лучше бы Альбине от меня скрыть. Негры, евреи, время от времени ловил я себя наскверной мысли, негры, евреи -одно похотливое, потное, вонючее племя.
Митенькарос, и, Господи! с каким напряжением вглядывался я в маленькое личико, едване каждое утро опасаясь, что начнут проявляться чужие, ненавистные черты: тестя, Людмилы Иосифовны, -- но, к счастью, нет: Митенькаоказался совсем-совсем моим сыном: белокурым, с серыми глазками, и вполне можно было ошибиться, глядя намою ново-троицкую фотографию сорок четвертого года, будто это не я, аон, и многие ошибались. Правда, дальше внешнего сходствадело покане шло: сколько ни таскал я самых дорогих и мудреных заводных, электрических, радиоуправляемых игрушек: автомобилей, железных дорог, луноходов, сколько ни изобретал сам, сколько ни пытался играть с ним -- увлечь Митеньку не умел: сын больше любил листать книжки, без картинок даже, в полторагодазнал наизусть ЫАйболитаы и ЫКошкин домы, ато и просто сидел, задумавшись, уставя удивительные свои глазав окно, где ничего, кроме неба, не было. И еще очень любил слушать альбинины песни, которые онаему сочинялакаждую неделю новую. Я жевал свово Мишла, = покамамане пришлаю Но, честно сказать, я и сам в свое время любил слушать альбинины песни.
А зату, родильную, ночь тещамне отплатиласполна: когдая пришел в ОВИР, чтобы забрать должные уже быть готовыми документы, капитан Голубчик со злорадным сожалением развеларуками и сказала, что у бывшей моей жены появились ко мне материальные претензии, алименты, так что моей выезд ставится под вопрос, и мне тут же все сделалось ясно, абсолютно, я даже не поехал к Альбине, про которую понимал, что она -- фигурадесятая, апрямиком -- к Людмиле Иосифовне, и та, брызжаслюною ненависти, добрые полчасаприпоминалаи все свои подарки: рубашки там разные, зимние югославские сапоги завосемьдесят рублей, браслет для часов, и устройство в МИНАВТОЛЕГТРАНС, и кооператив, и, главное -обманутое доверие, ая, хоть терпел ее монолог, в первый же момент встречи сознал отчетливо, что приехал зря, что объясняться и просить бессмысленно, что номер окончательно дохлый и реанимации не подлежитю
Как-то вдруг, сразу потемнело кругом, и я понял, что логово вынесло меня закольцевую: я вел его машинально, не думая куда, и его, естественно, потянуло загород, накрившинскую дачу, где я, оставив кооператив Альбине с Митенькою, жил последние месяцы, все месяцы после подачи, но сейчас ехать тудабыло самоубийственно: чтобы не заболеть, не издохнуть, следовало залезть в горячую ванну, которой надаче не было, следовало выпить аспиринаи аскорбинки, следовало, наконец, одеться и, кроме всего, -- надаче могланочевать Наташка, крившинская дочка, которая слишком часто в последнее время повадилась тудаездить и, кажется, без ведомародителей; предстать перед семнадцатилетней девочкою в том виде, в котором я пребывал, даже прикрывшись митенькиной простынкою, я позволить себе не мог. Я остановил машину, выглянул, вывернув голову, в разбитое окно: что там летучие мои курочки, мои ведьмочки, вьются ли роем, не отвлеклись ли начто, не отстали ли? но было темно, ни чертане видно, и, плюнув наних, я резко развернул логово и погнал назад, в Столицу Нашей Родины, наКаширку, к единственному дому, где меня приняли бы в любое время, любого. К дому, где жилапервая моя женаМашасо своей тоже семнадцатилетней девочкою, которых -- ради Альбины, ради Митеньки -- обеих я бросил, потому что машинадевочкабыладевочкаи не моя.