ский земский начальник и урядник с ног сбились,
рыская по округе, отбирая, где удастся, крамольные
листки, но они появлялись снова и снова.
Однажды Матвей вернулся из Лопъяла и рассказал
Васли:
—Я уж домой возвращался, гляжу, у караулки
народ толпится. Дай, думаю, узнаю, что там такое.
Подъехал, вылез из саней, гляжу, на дверях караулки
обе твои листовки приколочены. Я подошел,
стал читать, будто впервые вижу. Прочел и говорю:
≪Это какой же антихрист эти листовки тут приколотил?
≫—и тяну руку, как будто хочу их сорвать.
Тут какой-то мужик как хватит меня по руке!
Мало не перешиб.
≪Не трожь! —кричит.—Ишь ты! Тут до тебя поп
к ним руками тянулся, да тоже по рукам получил.
Иди-ка отсюда!≫
Слышу, в самой караулке какой-то шум, решил
зайти.
Народу в караулке битком набито, за столом
сидит поп Увицкий. Оказывается, это он сходку
собрал.
—Зачем? —удивился Васли.
—Слушай, не перебивай. Я в Лопъяле к Басову
наведывался, он мне сказал, что сейчас повсюду
объявлен сбор вещей для фронта: берут холст, мех,
носки, варежки теплые. Увицкий собрал в Лопъяле
четыреста аршин холста и много всего другого, но
показалось ему это недостаточным. Поп, он поп
и есть. Вот он собрал лопъяльскиХ мужиков в
караулку, чтобы еще чего-нибудь с них содрать. Не
знаю, о чем уж там он говорил мужикам до того,
как я пришел, а тут, слышу, мужики попа
спрашивают.
≪Батюшка, говорят, война-то не на российской
земле идет, а в чужих краях, в Китае каком-то.
Верно?≫ —спрашивает один.
Другой кричит:
≪На бумажке, что к двери приколочена, написано:
≪Солдат гонят на убой≫. А ты говоришь, что их
посылают защищать отечество. Это как понять?≫
Увицкий отвечать не успевает, взопрел весь.
А тут еще встает взлохмаченный мужичонка
и говорит:
≪Батюшка, я тебе вчера двадцать аршин холста
отдал. А в бумаге написано, что царь —первый враг
солдату. У меня сын-то на войне погиб. Нельзя ли
мне обратно мой холст получить, раз такое дело?≫
Тут уж поп не выдержал. Вскочил, грохнул кулачищем
по столу и заревел, как разъяренный бык:
≪Хватит! Антихристы! Бога забыли!≫
Мужики притихли. Увицкий, видно, взял себя
в руки, сел и спрашивает как ни в чем не бывало:
≪Ну, прихожане, кого сегодня первым записать
в список жертвователей?≫
Тут кто-тc крикнул из толпы:
≪Меня!≫
Смотрю, к столу пробирается низенький мариец,
сам худой-худой, в заплатанном кафтане, в телячьей
шапке с вытертой до шкуры шерстью.
Подходит он к столу и говорит взволнованным
голосом:
≪Отдаю солдатам, защитникам веры, царя и отечества,
одну овечью шкуру. Так и запиши, батюшка≫.
В толпе зашумели:
≪Микивыр, да когда у тебя была овца?≫
≪Если завелась шкура, сшил бы себе шапку, ишь
твоя-то блестит, как обледенелое гумно≫.
≪Батюшка, не пиши его, он нарочно говорит.
У него овцы-то отродясь не было, и сам он бедняк
бедняком≫.
Микивыр рассердился, прикрикнул на односельчан:
≪Будет вам глотки драть! Старуха, неси-ка сюда
наш подарок!
К столу подошла сгорбленная женщина. Она
положила на стол узел и, не промолвив ни слова,
вернулась к двери.
Микивыр развязал платок, и все увидели, что
в нем была хорошая овечья шкура.
≪Ну что, соседи? —торжествующе спросил Микивыр.— Прикусили языки? То-то≫.
≪Где ж ты ее взял?≫ —не унимались в толпе.
≪Купил≫.
≪А деньги у тебя откуда?≫
Увицкий опять вскочил:
≪Молчать! Вы что ж, государственное дело в
балаган превращаете? Смотрите, тюрьма в городе
большая, всем места хватит!≫
Он еще что-то кричал, но народ стал потихоньку
расходиться, ушел и я.
≪Ну, думаю, похоже, поп не много пожертвований
сегодня соберет≫.
—Дядя Матвей,—спросил Васли,—как ты думаешь,
этот Микивыр вправду купил шкуру? Он же
бедняк.
—Кто его знает. Может статься, ему сам Увицкий
ее дал, для затравки. ≪Вот, мол, бедняк жертвует,
жертвуйте и вы, прихожане≫. Может, в самом деле
купил. Ведь попы действуют именем бога, иной
верующий мужик так рассуждает: ≪Раз батюшка велит,
хоть в петлю лезь, а последнюю копейку отдай!≫
Так-то, браток!
...Бывает так: на чистом голубом небе появится
легкое облачко, оно начинает шириться, расти, и вот
уже по небу идут тяжелые грозовые тучи, доносятся
раскаты грома. Быть грозе!
Еще совсем недавно народные волнения проходили
в Вятке, в Уржуме, теперь их волны захлестывают
всю губернию, докатываются до самых
отдаленных деревень.
Глава X
ВЕСНА
Приближалась весна. Нартасский сосняк как
будто омылся в родниковой воде —такой свежестью
охватит тебя, едва войдешь в лес. Высокие, стройные
сосны тихо шумят густыми зелеными вершинами,
их гладкие стволы золотятся в лучах солнца.
Здание школы стоит в самом сосняке.
С приближением весны занятия в классах сменились
различными хозяйственными работами. По
мысли устроителей Нартасской сельскохозяйственной
школы, ее выпускники должны быть образцовыми,
культурными хозяевами: немного агрономами,
немного ветеринарами, кузнецами, столярами.
Учеба была нелегкой, ребята вставали в пять
часов утра, спать ложились в десять вечера. Семнадцать
часов на ногах!
Однажды Яша Гужавин сказал Васли:
—Знаешь, старший брат зовет меня в Малмыж.
Обещает найти работу. Говорит, чем, мол, в школе
мучиться...
—Ну, а ты что? —спросил Васли, подумав испуганно,
уж не придется ли ему расставаться и
с третьим товарищем.
Яша вздохнул:
—Что я? Я —человек подневольный. Земство
уплатило за мою учебу сто рублей. Сбеги я отсюда,
отца по судам затаскают.
—Уж это так. Вон Баудер подал в суд на отца
Вани Ислентьева, он должен уплатить деньги, потраченные
на содержание сына в школе.
—Ты откуда об этом знаешь?
—Ванин отец ночевал у нас на мельнице. Приезжал
просить Баудера. Тот накричал на него и
выгнал. Придется платить, а где он возьмет: семья
большая, бедность...
—Обругал, говоришь? Это еще полбеды. А карцером
не грозил? С него станется...
Баудер и в самом деле насаждал в сельскохозяйственной
школе армейские порядки. Школьный
устав запрещал учащимся читать иные книги, кроме
учебников; нельзя было, собравшись вместе, петь
песни; в столовую и из столовой нужно было ходить
строем; после десяти часов вечера запрещалось
выходить из общежития.
Такие казарменные порядки очень не нравились
ребятам, поэтому Баудер, зная, что от недовольства
до бунта не так уж далеко, всемерно поддерживал
шпионскую деятельность надзирателя Потапа Силыча.
У того в каждом классе были наушники,
которые тайком докладывали надзирателю о разговорах
и настроениях одноклассников. В классе, где
учились Васли и Яша, таким наушником был Поперечный
Йыван.
Разговаривая с Яшей, Васли осматривал плуг,
на котором им предстояло сменить лемех.
—Ну и тяжелый, чертяка! Как подымешь — того и гляди, спина треснет,—сказал Васли.— Я бы приделал к нему два колеса, не пришлось бы
его таскать.
—Валяй! Будешь изобретателем, прославишься.
Марийский Фультон!
—Скажешь тоже!
На другой день, приведя в порядок сельскохозяйственный
инвентарь, ребята занялись садом.