Подошел Перевалов. Оглядел надзирателя с головы
до ног, поправил топор за поясом и спросил:
—Это еще что за птица?
Потап Силыч побледнел, губы его задрожали, но
он, желая скрыть, что трусит, произнес запальчиво:
—Но-но-но, потише!
На всякий случай Потап Силыч попятился и
спрятался за спины школьников. Но Перевалов
продолжал сверлить его взглядом:
—Чего же ты прячешься, гусь лапчатый? Тебе
работать охота? Иди сюда, я тебе найду такую
работу, что жарко сделается.
Потап Силыч, видно, решил отмолчаться,
отвернулся.
Перевалов отошел.
Вдруг раздался крик:
—Урядники!
На холме показалось человек пятнадцать верховых.
Когда они приблизились, все увидели, что
это урядники и что ведет их уездный исправник
Жестков.
Приказчик бросился навстречу. Жестков спешился,
о чем-то коротко переговорил с приказчиком,
и они вдвоем в сопровождении пяти урядников
подошли к толпе мужиков.
Жестков, тучный, краснорожий, сразу перешел
на крик:
—Эт-то что ж такое, мужики? Бунтовать?! Да
вы знаете, что ждет бунтовщиков? Каземат и
каторга!
Растолкав притихшую толпу, вперед вышел
Перевалов.
—Господин исправник,—сказал он,—ты нас
каторгой не пугай. Мы и так знаем, что ваши
законы народ не милуют. Лучше скажи, зачем сюда
пожаловал?
Исправник сбился с тона, ответил без крика:
—Как зачем? Навести порядок.
—Неправда!—Перевалов рукой рубанул воздух.— Вы заявились, чтобы лесопромышленник
Ионов не понес убытку. А уж он небось перед тобой,
господин исправник, в долгу не останется. Так
ведь?— Молчать! У кого ключи от ставка? Подавай
их сюда! —снова закричал Жестков и сделал рукой
знак остановившимся поодаль урядникам. Те
подошли.
—Ключей не дадим! —твердо сказал Перевалов
и положил руку на топорище висевшего за поясом
топора.
—Тогда придется ломать замок.
—Не позволим!
Исправник, бросив на Перевалова злобный
взгляд, повернулся к приказчику.
—Подготовьте рабочих. Сейчас откроем ставок.— Он надел белые перчатки, которые до сих пор
держал в руке, правую руку положил на рукоять
сабли.—Кошкин! Молдавкин!
Двое урядников подскочили к нему.
Исправник приказал:
—Замок сломать, открыть ставок!
—Есть! —козырнули урядники.
Перевалов повернулся к толпе:
—Соседи! Не дадим открыть ставок!
Толпа качнулась, загудела десятками возмущенных
голосов:
—Не дадим! Не дадим!..
Кошкин и Молдавкин не успели сделать и
десяти шагов по направлению к ставку, как люди
окружили их плотной стеной. Исправник мигнул
конникам. Те, наезжая конями на людей, начали
было теснить толпу, но вскоре верховых за ноги
сдернули на землю. Завязалась общая драка. Дрались
на кулаках, кое-где над головами толпы взлетали
дубинки. Несколько урядников обнажили было
сабли, но тогда в толпе раздался крик:
—Ребята, в багры!
Урядники струсили, спрятали сабля в ножны
и отступили. Правда, далеко не всем удалось сразу
выбраться из толпы.
Видя, что мужики одолевают, Жестков выстрелил
в воздух. Толпа замерла. Воспользовавшись
этим, урядники, растолкав мужиков, выбрались
из толпы и сгрудились возле исправника. Вид у них
был самый жалкий: вывалянные в пыли, всклокоченные,
кто хромает, кто держится руками за голову,
у кого синяк под глазом, у кого рассечена губа.
≪Нет, тут плохие игрушки!—тревожно подумал
исправник.—Мужики, видать, озлобились, их голыми
руками не возьмешь. Тут не урядники нужны,
а казаки!≫
Он приказал отряду построиться и увел его, ни
разу не оглянувшись на угрюмо примолкшую толпу
мужиков.
Васли подтолкнул Яшу Гужавина в бок.
—Народ плюнет —море будет! —весело сказал
он.
ГлаваXII
«ОН ГОЛОДНЫЙ, А НЕ ВОР»
Десять месяцев длится учебный год в Нартас-
ской сельскохозяйственной школе. Но только три
месяца проводят ученики в классах, хотя и*в эти три
месяца на их попечении остаются конюшня, коровник,
овчарня и различные хозяйственные работы.
Остальные семь месяцев —тяжелый крестьянский
труд в поле, на лугах, на гумне. Нартасские ученики
горько шутят, что выражение ≪работать от зари до
зари≫ родилось именно в их школе.
Особенно туго приходится ребятам весной, когда
идет пахота. Работа тяжелая, а кормежка скудная:
ломоть хлеба, пять-шесть ложек каши да стакан
чая. Идет парень по пашне за плугом, на каждом
повороте заносит тяжелый плуг на руках, а в
животе у него урчит от голода. Парень старается
обмануть желудок: то попьет холодной водички,
принесенной с собой в бутылке, то сорвет и сунет
в рот стебель борщев-ника, пожует березовых почек.
Гавриил Васильевич Малыгин уже не раз говорил
с Баудером о том, что учеников надо кормить
лучше, но до сих пор эти разговоры ни к чему
не привели. Малыгин решил поговорить еще раз.
—Владимир Федорович,—сказал он,—цесенние
полевые работы только еще начались, а трое ребят
со старшего курса уже заболели от голода. Диомидова
вчера вечером привели с поля под руки.
Сегодня он, разумеется, не смог выйти на работу.
—Вы опять о том, что надо учеников мясом
кормить?
—Надо, Владимир Федорович.
—Нет-нет, у нас каждая корова на балансе,
сами знаете.
—Можно двух-трех телят на мясо пустить. Они
еще не на балансе.
—Теленок со временем будет коровой.
—А ученик со временем будет агрономом, зоотехником.
Будущая надежда российского крестьянства!
А мы их голодом морим!
—Гавриил Васильевич, зачем же так волноваться?
Я знаю, вы любите, жалеете каждого ученика.
Но не надо забывать и о том, что наша школа
должна приучать своих выпускников к лишениям
и трудностям, крестьянская работа не признает
неженок.
—Ну хоть картошки и крупы прибавьте. Эти
продукты не на балансе, ученики сами выращивают.
Баудер поморщил лоб:
—Ладно, подумаю.
После этого разговора прошла неделя, потом
другая, ребят кормили по-прежнему скудно.
Однажды, когда ребята были на работе, Потап
Силыч, по своему обыкновению, принялся шарить
в их котомках. Обследуя котомку за котомкой, он
наткнулся на небольшой, туго завязанный узелок.
Прикинул на руке —фунта два потянет. Что это
такое может быть? Развязал узелок, и на пол
посыпался овес.
Глаза Потапа Силыча злобно сверкнули.
—Вот оно что! Выходит, у лошадей взял.
Вечером в школьном дворе выстроили всех уче-
ников. Перед строем поставили виновного. Надзиратель
сунул ему в руки злополучный узелок:
—На, держи, чтоб все видели! Хотел его тебе на
шею повесить, да Малыгин удержал.
Паренек ничего не ответил и не поднял головы.
Он утирал текущие по щекам слезы и тяжко вздыхал.
Вперед вышел Баудер.
—Этого парня вы все знаете,—начал он,— это Диомидов с последнего курса. Он опозорил
нашу школу. Он вор, и ему не место в нашей школе.
Так и сообщим его родителям.
Диомидов бухнулся на колени:
—Владимир Федорович, ради бога! Делайте
со мной что хотите, только пусть отец с матерью
не знают!
Ребята затаили дыхание, ждут, что ответит Баудер.
Но тот стоял столбом и молча смотрел на парня
тяжелым взглядом.
Малыгин побледнел и, подойдя к Диомидову,