в Вятском реальном училище начались занятия,
учатся в фельдшерской школе. Почему же нас так
мучают? Мне теперь на улицу стыдно показаться:
соседи смеются над отцом, думая, что меня просто-
напросто выгнали. Ведь не станешь же каждому
объяснять что и как. Я решил: подожду еще немного,
потом подамся в Вятку искать работу, хватит
болтаться без дела! Тогда и с тобой, может быть,
увидимся. Ты пишешь, что хочешь стать учительницей.
Дело хорошее и очень для тебя подходящее.
Завидую тебе, что ты учишься. А я завтра пойду
в Нартас, узнаю, не слышно ли чего о школе≫.
На другое утро Васли собрался и пошел. По
дороге зашел к деду Ефиму.
В избе застал одну полуслепую старуху.
—Бабушка, Ефим Тихоныч дома?
—Да уж три месяца, как исчез мой старик...— запричитала старуха.—Когда Нартасскую школу
закрыли и троих арестовали, надо, говорит, сходить
в Уржум, сказать начальникам, что напрасно хороших
людей арестовали. Ушел и не вернулся.
—Как же так? —растерянно спросил Васли.— Вы что же, не пытались узнать, что с ним?
—Сноха ходила в волость. Ей там растолковали.
Ваш старик, сказали, ревелсенер, ему место
в тюрьме.—Старуха заплакала: —Видать, помру,
так и не повидаю моего старика...
С тяжелым сердцем вышел Васли из дома деда
Ефима. Лишь на миг потеплело в груди, когда,
взглянув вдоль пустынной улицы, увидел он кусты
и деревца, посаженные им тут прошлой осенью.
Заиндевевшие, припорошенные снегом, они казались
большими белыми курами, сидящими в снежных
сугробах.
Выйдя из Большой Нольи, Васли зашагал в
Нартас. Там он прежде всего побывал у Прокудина.
Прокудин сказал ему, что мельницу думают пустить
только после половодья, мастерские закрыты
—заказов нет, на скотном дворе работников без
Васли хватает, так что он зря пришел.
Васли спросил:
—Когда школу откроете?
—Приказ будет —откроем, а приказа покуда
нет,—ответил Прокудин.
Тишина и запустенье встретили Васли на школьном
дворе. Все дороги и тропинки, ведущие на
школьный двор, замело снегом, замело и дорогу на
мельницу —ни одного следа.
Васли непреодолимо захотелось побывать на
мельнице. По глубокому снегу спустился он к Нолье,
поднялся на крыльцо. Дернул дверь —она была
заперта. Без особой надежды сунул руку за наличник
двери и радостно воскликнул:
—Здесь!
Ключ лежал на месте.
Войдя в пустой промерзший дом, Васли заглянул
в комнату Матвея. Обледеневшее окно, пустые доски
кровати, голый стол, одинокий стул.
Комната Васли была нетронута, как будто хозяин
оставил ее только вчера. Постель аккуратно
застелена, на столе книги и тетради. Лишь окно
такое же заиндевевшее, как и в комнате Матвея. От
дыхания пар ходит клубами.
Васли запер дверь, сунул ключ в условленное
место и пошел к Окси.
Окси очень изменилась за то время, что они
не виделись. Она осунулась, возле губ появились
маленькие, похожие на серпы, морщинки, глаза
ввалились и смотрят устало.
Окси обрадовалась приходу Васли; взяв на руки
малыша, принялась рассказывать:
—Я недавно побывала в Уржуме. Матвей и дед
Ефим сидят в одной камере. Идет следствие. Матвей
говорит, что никаких доказательств против них у
полиции нет, одни голословные обвинения. Как видно,
до суда дело не дойдет.
—Значит, их выпустят? —обрадовался Васли.
Окси вздохнула:
—Должны бы выпустить, да вот только когда?
Жду не дождусь...
—Ксения Петровна,—смущенно проговорил
Васли,—не могу ли я вам чем-нибудь помочь?
Окси встала, положила ребенка в люльку, .качнула
ее несколько раз и, прошептав: ≪Спит≫, снова
села рядом с Васли. Положила руку ему на плечо,
сказала:
—Спасибо тебе, Васли, за заботу, только чем
же ты мне можешь помочь? Конечно, мне тяжело
одной, да только я теперь знаю, что таких одиноких,
обездоленных женщин в нашем краю сотни. Ты бы
поглядел, что творится возле Уржумской тюрьмы!
Сутками дожидаются несчастные бабы, чтобы повидать
мужа или сына. Многие приходят, как я, с
младенцами на руках, а у иной, кроме младенца,
еще за юбку уцепились два-три малыша. И почти
все, кто сидит, попал в тюрьму потому, что поверил
царскому манифесту. Ну, а ты, Васли, как живешь?
—Никак, можно сказать. Вот пришел узнать
насчет школы.
—Узнал?
—Прокудин говорит, что пока нет приказа
ее открывать.
—Что же ты думаешь делать?
—Пойду в Курыксер; может, там на мельницу
устроюсь...
Но, придя в Курыксер, Васли узнал,что местная
мельница стоит на замке: нечего стало молоть.
190
Продрогший до костей, он зашел в трактир,
спросил себе чаю.
За соседним столом сидел приказчик лесопромышленника
Ионова, раскрасневшийся от выпитой
водки.
Он несколько раз пытливо посмотрел на Васли,
поманил к себе.
—Ты откуда, молодец? —спросил он.
—Из Нартаса.
—А тут что делаешь?
—Зашел чаю попить.
—Я не про то. В Курыксере что делаешь?
—Хотел на работу наняться.
—Ясно. Скажи, молодец, ты грамотный?
—Грамотный.
—Что такое дебет-кредит знаешь?
—Слыхал немного.
—Мне нужен помощник счетовода. По рукам?
Васли кивнул.
—Эй, хозяин,—крикнул приказчик,—налей-
ка этому молодцу рюмку водки!
—Я не пью.
—Хм-м... Ну что ж, это, пожалуй, даже хорошо.
А есть хочешь?
—Поесть не откажусь.
—Подать ему жаркого,—распорядился приказчик.
Так Васли стал работать в конторе лесопромышленника
Ионова.
ГлаваXVIII
СНОВА В ШКОЛЕ
Но проработал он там недолго: ближе к весне
школу все-таки открыли. В земской управе смекнули,
что приближается посевная, что пора готовить
семена и инвентарь. Ведь у Нартасской школы
свыше ста десятин земли, более ста голов скота — большое, налаженное хозяйство. Не разорять же его
из-за сумасбродства нескольких молодых горячих
голов!
И вот Нартас снова ожил. В окнах школы
и общежития зажегся свет, из печных труб повалил
дым. Молодые веселые голоса звонко перекликаются
друг с другом, повсюду радостное оживление.
Правда, десятка полтора учеников так и не
вернулись в школу. Их родители, напуганные происшедшими
беспорядками, рассудили, что пусть лучше
сын останется неученым, зато не угодит в тюрьму.
Другие, соблазнившись заработком, не пожелали
оставить какое-либо теплое местечко ради
учебы.
В день, когда должны были возобновиться з а нятия,
в Нартас приехал председатель Уржумской
земской управы Садовень. Он обратился к ученикам
с речью, сказал, что их долг —хорошо учиться
и стремиться к тому, чтобы прошедшие беспорядки
больше никогда не повторились, помянул при том,
конечно, бога и царя.
Когда он закончил свою короткую речь, стоявший
за его спиной Прокудин собирался подать
ученикам знак расходиться, как вдруг среди тишины
раздался голос Васли Мосолова:
—Я хочу спросить.
Садовень нахмурился:
—Ну, что там еще?
—По школе ходят слухи, что Гавриил Васильевич
Малыгин больше не будет нас учить. Это
правда?
Садовень смешался. Ему было известно, что
Малыгина из Уржумской тюрьмы перевели в Вятку,
но, стоя перед строем парней, впившихся в него
глазами, он счел за благо ответить уклончиво.
—Правда, его перевели в другое место.