— И ничего-то от вас, женщин, не скроешь, — ворчливо ответил тисрок, и Аравис с удивлением поняла, что это было сказано в шутку. Ласаралин выпрямила спину, подняла уголки губ в печальной улыбке и положила унизанные кольцами пальцы на его запястье в красном парчовом рукаве.
— Ты позволишь мне присутствовать при казни?
Казни?
— И давно ли тебя стало занимать подобное зрелище? — спросил тисрок и поднял руку, заправив ей за ухо блестящий от масел черный локон. Жест вышел до того… личным, что Аравис даже стало не по себе. В любовь Ласаралин она поверить могла. Не понимала, но… Если после всего, что с ней было, Ласаралин смогла найти утешение — пусть даже в таком… мужчине, — то Аравис лишь благодарила Великого Льва за эту милость. Но поверить в искреннюю привязанность тисрока… Мужчины старше на целых шестнадцать лет и окруженного дюжинами красивых женщин… Мужчины, соблазнившего собственную сестру.
Да что ему Ласаралин с ее наивной любовью?
— Оно меня не занимает, — ответила та, глядя на мужа так, словно видела лишь его одного в целом мире. — Но если я в силах…
Тисрок кивнул, не дав ей закончить.
— Через четверть часа.
Четверть? Всего лишь? Но если тархан Ильгамут едва прибыл в Ташбаан…
— Стало быть, в Калормене теперь казнят без суда? — спросила Аравис и поднялась на ноги. Он был выше нее — на полголовы, не меньше — но еще большего преимущества она ему не даст.
— Аравис, — предупреждающе сказала Ласаралин, а ее… возлюбленный супруг вдруг дернул краем тонкогубого рта. Словно его позабавил этот вопрос. — Прости ее, мой господин, она отвыкла…
— Не нужно меня защищать, Ласаралин, — отрезала Аравис. — Я знаю калорменские законы не хуже тебя.
— И вздумали взывать к справедливому суду? — спросил тисрок, и ей почудилась насмешка в его словах. — Вы даже не знаете имени убийцы. Так с чего бы…?
— Знаю, — парировала Аравис. — И какое бы зло не совершила тархина Изельхан, она имеет право защищать себя. Закон гласит…
— Закон в Калормене — это я, — ответил Рабадаш, и в его обманчиво-бархатном голосе отчетливо прозвучали стальные нотки. Словно южная сабля со звоном столкнулась с северным мечом.
— Тиран и самодур, — согласилась Аравис, и Ласаралин поперхнулась воздухом, испуганно распахнув голубые глаза. На один удар сердца в покоях повисла тишина, а затем раздался негромкий, будто усталый смех.
— Никак не могу понять, тархина, вы так отчаянно храбры или отчаянно глупы? Или думаете, что Калормен не сумеет откупиться от Арченланда, если вам снесут голову за дерзость? Наивное вы дитя, разве вы не понимаете, что тирана не свергнуть в одиночку?
— Требовать справедливости — это вовсе не глупость, — отрезала Аравис. — И даже одного голоса порой достаточно, чтобы изменить судьбу целого народа.
— Справедливости для кого? — спросил тисрок ей в тон, пока Ласаралин цеплялась за его руку так, словно сама земля уходила у нее из-под ног. — Вы возомнили себя милосердной защитницей невинных и обделенных, но вы хоть понимаете, что произойдет, если я прикажу устроить этот суд? Моей сестре придется вновь говорить о том, как ее сын умирал у нее на руках. После того, как она несколько месяцев везла его тело в Ташбаан, чтобы похоронить его рядом с его предками. Может, прикажете еще и спуститься в усыпальницы и посмотреть на то, что от него осталось?
Прикажешь посмотреть, что осталось от моего сына?! Когда всё, что осталось мне, — это лишь коснуться его саркофага?! Как милосердно!
— Я сожалею, что…
— А тархан Ильгамут, — продолжил Рабадаш, не слушая ее, — будет умолять судей о милосердии. На глазах у моей сестры и своей жены. Потому что как бы он ни любил ее и какой подлой ни была бы натура тархины Изельхан, она всё еще его сестра. И вы полагаете, что мать, потерявшая своего первенца, сумеет простить Ильгамуту то, как он защищал убийцу ее сына? Вы желаете, чтобы она возненавидела его? Мужа, с которым она связана самими богами до тех пор, пока смерть не разлучит их. Вы полагаете, что они недостаточно страдают, и теперь готовы еще и разрушить их брак? Пусть они вам не по нраву, но в чем провинились их дети, раз вы хотите, чтобы они жили в ненависти родителей?
— Значит, лучше обезглавить человека, не дав ему сказать и слова в свою защиту? — спросила Аравис, уже зная, каким будет ответ.
Прости. Мне не следовало переходить черту. Он ведь… и в самом деле был твоим сыном.
— Да, — согласился тисрок. — Я приговорил ее без суда. И я ее казню. И если тархан Ильгамут всё же пожелает кого-то возненавидеть за смерть сестры, то он возненавидит меня, а не его жену и мать его детей. Или, — почти усмехнулся Рабадаш, — вы думали, что можно править, не замарав рук? Тогда вы были правы, покинув Калормен.
Аравис не ответила. Знала… что ему не нужен ответ.
Всё… верно. Мое место на троне Арченланда. Твое — на троне Калормена. Мы там, где и должны быть. Оба.
========== Эпилог ==========
В лице поднявшейся на помост женщины не было ни кровинки. Белое платье скрывало даже ее босые ноги и кончики стиснутых в кулаки пальцев, собранные на затылке волосы обнажали линию смуглой шеи, и темные глаза казались двумя высохшими колодцами, равнодушно скользящими пустым взглядом по лицам сотен столпившихся на площади человек. Гулко разносящиеся над их головами удары барабанов сплетались с ворочающимися низких черных тучах раскатами грома.
— Это ужасно, — робко прошептала одна из женщин у Аравис за спиной, и другая согласилась с ней таким же испуганным шепотом:
— Неужели нельзя ничего сделать?
Зачем мы здесь? — безмолвно спрашивал каждый из арченландцев. — Если уж нельзя это остановить, так неужели… нельзя было хотя бы отказаться это видеть?
Нет. Это… было бы малодушно.
Раз не можешь вмешаться, так хоть не отворачивайся. Смотри, что делает с людьми ненависть. Чтобы не позволить ей сотворить это с тобой.
Принцесса Джанаан явилась на площадь рука об руку с мужем. И смотрела на деревянный помост горящими зелеными глазами. Не позволила дрогнуть ни одному мускулу на лице, но один лишь это взгляд выдавал ее лучше любых слов и проклятий.
Как и взгляд ее мужа. Тархан Ильгамут смотрел на лишь высящийся далеко за помостом Храм Таша. Должно быть, молился.
А можно ли было… и вовсе надеяться на справедливость?
На щеку упала первая капля дождя, и она разобрала в изменившемся бое барабанов шелест тяжелого красного плаща. Знала, что он идет, еще до того, как действительно услышала шаги. И не отвела взгляда, столкнувшись им с черными глазами.
— Аравис? — одними губами спросил Кор, и она едва заметно качнула головой, ответив так же тихо.
— Всё в порядке. Кажется… мы поняли друг друга.
Деревянный помост медленно темнел под падающими на него крупными холодными каплями. Аравис не обращалась к той, что повелевала дождем, уже десять лет. Но боялась, что больше никто не попросит.
Даруй ей милосердную смерть, Великая Госпожа.
Капли текли и по ножнам из слоновой кости, украшенным узором оплетающей лотос змеи. Стирали кровавые линии подводки вокруг прозрачно-зеленых глаз. Капали с длинных, завивающихся на концах черных волос.
Воды Зардинах — это хлещущие с небес ливни и питаемые ими бурные реки. Стремительные потоки наполняющей колодцы и орошающей поля влаги. Чаша ключевой воды в руках супругов и молоко матери. Неподвластное даже богам течение тысяч неразрывно связанных друг с другом жизней. Но никогда не знаешь, где в этом течении притаится бездонный черный омут.
Сабля сверкнула ослепительным росчерком стали и серебра, отразила далекую, еще совсем бледную вспышку в черных тучах, и дробную капель хлынувшей крови заглушило раскатом грома.