Пока я поднималась по узкой лестнице, ноги проваливались в намокший как губка цветастый ковер. На стенах висели старые фотографии: гравюры цвета сепии с изображенными на них суровыми мужчинами с квадратными челюстями и женщинами, замершими в напряженных позах перед этим домом. Куда более живо смотрелась на фото группа мужчин в рыболовных куртках, каждый из которых вытянул перед собой огромную рыбу. Я подошла поближе и заметила, что некоторые из мужчины носили родовой плед Стюартов и имели их семейные черты. Значит Траски и Стюарты раньше были друзьями. На стене у верхней части лестницы размещался семейный снимок — женщина с ребенком на коленях, за ней мужчина. Я внимательнее рассмотрела эту уютную домашнюю сцену. Женщина была одета в белую блузку с высоким воротником, ее светлые волосы собраны на голове в пышную высокую прическу по моде конца позапрошлого века. Одной рукой она придерживала голову ребенка, а второй касалась ладони мужчины, лежавшей на плече. Ее улыбка, казалось, была для них двоих, а глаза полны любви. Я почти не узнала Лорелей, но это была она.
Проходя коридору второго этажа, я увидела еще больше фото матери и ребенка. Я остановилась у одной, где худенькая женщина держала за руку двухлетнего малыша. И снова я почти не узнала Лорелей. Она была тонкой, словно тростинка, тусклые волосы собраны назад в жалкий пучок, лицо испещрено глубокими морщинами. Я вспомнила, как Дункан говорил, что ундина была истощена от нехватки Эльфийского золота после того, как она отложила яйца. Лорелей начала быстро исчезать после рождения Луры.
Я сняла снимок со стены, открыв кусок обоев, все еще хранивший первоначальные яркие, жизнерадостные цвета, которые они имели, когда Салливан Траск украшал дом для своей любимой невесты и новорожденной дочери, и понесла с собой дальше, на звук плеска воды.
Дверь ванной была открыта. Я увидела ванну из коридора и услышала плеск воды.
— Могу я войти? — спросила я.
— Полагаю, ты войдешь, независимо скажу я «да» или «нет», — ответила Лорелей.
Приняв это за разрешение, я вошла в ванную комнату. Когда-то она была украшена обоями с прекрасным узором водяных лилий, но теперь над водяными лилиями расцвела плесень, бумага свисала длинными полосами, словно водоросли. Латунные настенные бра в форме ракушек держались за стены, как истуканы, лампочки в них давно перегорели, теперь их место заняли мерцающие свечи. Даже краны на раковине были в форме ракушек.
Я повернулась к ванне. Лорелей лежала под пеной пузырей, сверкающих в мерцающем свете. Волосы она уложила в ту же высокую прическу, что и на старой фотографии.
— Ты была истощена, не так ли? — спросила я. — Поэтому была вынуждена уйти.
Ундина пожала плечами.
— Наверное. Я постоянно чувствовала усталость, — сказала она, подув на пузырьки. — Забота о человеческом ребенке требует куда больше усилий, чем просто отложить яйца.
— Тогда зачем ты вернулась?
— Спариться. Это не работает в Царстве фей. Даже люди, которые там есть, не могут нам помочь.
— Там есть люди?
— Иногда. Куда, по твоему, деваются люди, когда пропадают? Конечно, некоторые из них лежат в канавах с перерезанными глотками, а некоторые живут новой жизнью под вымышленными именами в Мексике, но кое-кто бродит в Фейри. Это происходит все время, когда дверь в лесу открывается на солнцестояние.
Я подумала о парнях, которых видела в Царстве фей с ундинами, в частности, о темноволосом человеке с печальными глазами.
— Не попадал ли такой к вам лет восемьдесят назад?
Лорелей пожала плечами.
— Время в Фейри течет по-другому. Я обычно чувствую только, что пришло время спариваться… Теперь, когда ты сказала об этом, — был у нас сумасшедший мальчик, который умолял выпустить его назад, но в этот мир не так легко вернуться.
Кроме, может быть, сегодня.
— Так вот почему ты не уходишь? Тебе нужно спариваться?
Лорелей рассмеялась и вытянула к потолку обнаженную, покрытую пеной ногу.
— О, я уже это сделала. Один из мальчишек Стюартов был довольно дружелюбным. Нет, вот причина, по которой я не уйду. — Русалка сунула руку в воду и вытащила пятнистый зеленый предмет. Сначала я подумала, что это кусок мыла, но потом заметила, как он светится.
— Это яйцо? Ты отложила…
Я заглянула в ванну сквозь пену у ног Лорелей и увидела кучу зеленых пятнистых яиц, — и один золотой эльфийский камень.
Лорелей смущенно поерзала.
— Я должна была отложить их в Ундине, но эти проклятые Стюарты охраняют дом. Бедняжки, — сказала она, глядя на яйца. — Они умрут, если скоро не попадут в струящуюся пресную воду.
Лорелей смотрела на яйцо, зажатое в руке, с таким же выражением лица, как на фотографии ее и маленькой Луры. Она любила Луру, но, когда начала заболевать, то решила вернуться в Царство фей. Возможно, это означало, что ее любовь была не очень глубока, но кто я такая, чтобы судить, ведь сама не смогла полюбить Лиама, чтобы превратить его в человека? Фрэнк не верил, что русалка несет ответственность за убийства рыбаков, и теперь я тоже.
— Я хочу предложить тебе сделку, — сказала я.
Она подняла глаза, интерес, мелькнувший в зеленых глазах цвета мха, мгновенно сделал ее похожей на человека.
Глава 29
Через двадцать минут мы спустились вниз. Лорелей была одета в зеленое шелковое платье, расшитое жемчугом. Мне подумалось, что когда-то оно было свадебным платьем Луры. Я несла сумку, полную яиц. Подозвав Луру с крыльца, я рассказала ей о наших планах. Когда Лура поняла, что мать снова собирается уйти, на ее лице промелькнула печаль. И все же, поджав губы, она взяла у меня сумку.
— Я отнесу их в верховья, — сказала Лура.
— Это рядом с проходом в Царство Фей, — сказала я. — Я пойду с тобой.
— Разве Стюарты не захотят сопровождать тебя, зная, что ты привратник?
— Им я скажу, чтобы проводили к проходу Лорелей.
Лура оглянулась на дом. Пол гостиной был покрыт водой как минимум на шесть дюймов. Над водой поблескивали кусочки стекла и олова. Дом стонал и скрипел, старые доски трещали под натиском воды. Не похоже, что он выдержит до утра, — которое, судя по светлеющему на востоке небу, уже почти наступило.
— Надо спешить. Я должна быть у прохода к рассвету.
Мак и Ангус ждали нас у края защитного тартана.
— Лорелей согласилась пойти с вами, — сказала я им, — а мы с Лурой пойдем к проходу сами.
— Вам сейчас не следует идти в лес одним. Там видели странных созданий.
— Мы сможем позаботиться о себе, — сказала Лура, сплюнув на землю.
Ангус неохотно, но все же согласился. Остальные Стюарты сформировали вокруг Лорелей круг. Несколькими движениями рук они сплели защитный тартан, который лег на плечи ундины подобно шали. Лорелей поправила его, словно норковый палантин и взяла Ангуса под руку.
— Пойдемте, мальчики, — сказала она, откидывая волосы за плечо. И ушла, не оглядываясь на дочь.
— Я знаю, — проговорила Лура, когда процессия скрылась в лесу, — она мелочная и ветренная, но она моя мать. Я все еще помню, как она пела мне, когда я была маленькой.
— Думаю, что она старается изо всех сил, — сказала я. Мы продвигались в лес по тропинке вдоль течения Ундины, и я надеялась, что Стюарты справятся с Лорелей.
Сначала мы не разговаривали с Лурой. Дождь и журчание стремительного потока воды заглушили бы любые попытки. Но вскоре дождь перешел в морось. Мы долго шли в тишине, и чавканье грязи под ботинками было единственным шумом в лесу.
— Птицы сегодня тихие, — заметила Лура. — Они знают, что-то не так.
Чуть позже она собрала с какого-то куста ягоды, закинула горсть себе в рот и протянула остальное мне.