Кстати, оружия, и достаточно неплохого, у меня на взвод накопилось. Да и прочего барахла тоже. Не могу бросить, жаба давит. Складирую все у себя в небольшую пещерку, что нашел вверх по моему потайному узбою. Пригодится еще.
А пока можно и еще на охоту сходить. На пару здешних плоскодонок я маячки-метки поставил, за ночь успею шухеру натворить.
На борту большого каюка, под плотной крышей из камышовых матов, вдоль бортов сидели три десятка пассажиров. Каждый был аккуратно пристегнут стальным ошейником к идущей вдоль бортов старой цепи. Хозяин каюка, он же хозяин этих невольных пассажиров, успешный купец и торговец живым товаром, бухарский еврей Муса, сегодня был не очень доволен. Ни одной молодой женщины, и тем более девушки, желательно светловолосых, купить у кипчакского бека не удалось. Только мужчины, правда, молодые здоровые парни. Они тоже прилично стоят, так что совсем уж неудачным рейс назвать нельзя. На кокандском рынке прибыль в тысячи три тилля можно будет выручить. Но по сравнению с прошлым рейсом, когда ему удалось купить у Бекмурата дюжину светловолосых красавиц, неудача. Муса приберег девушек, продавать их повезет в Афганистан через месяц его племянник, удачливый в бизнесе, как говорят заносчивые англичане, Ибрагим.
Это было последним, что успел подумать работорговец, когда из ночной реки нечто практически бесшумно выметнулось, и перед ошеломленным купчиной встал дэв. Мощный. Высокий. Переливающийся перламутром под светом луны и звезд, холодный как зимняя пустыня. Пару попавшихся на его пути охранников дэв убил походя. Взмах руки, и из спин несчастных торчат ледяные лезвия, а тела рассыпаются в прах. Прыгнувшего было за борт кормщика выкинуло волной обратно. Вдоль борта речного кораблика мелькнули спины речных чудовищ.
— Итак, что у нас тут? — В голове перепуганного купца прозвучал холодный насмешливый голос. — Надо же, какова удача. Целая усадьба около реки. Ну-ну. Схожу-ка я в гости.
И мир купца померк. Как, впрочем, и для его помощников, тоже рассыпавшихся прахом. А к ногам замершего от непоняток, происходящих наверху, оренбургского казака, упала тяжелая связка ключей. Ничего особенного, просто среди тяжелых амбарных ключей были фигурные головки английских отверток от кандалов. Ничего сложного или секретного, обычные резьбовые соединения, вот только их невозможно открутить пальцами, ногтями, щепками, костями… только добрая инструментальная сталь.
Через два часа, когда суматоха среди освободившихся так внезапно русских пленников улеглась, и десяток молодых крестьян сели на весла, пяток вооруженных трофейными мультуками бывших солдат легли за мешки с товарами, а наряженный кокандским кормщиком старый каспийский рыбак встал за румпель, прапорщик, попавший было в рабство, негромко спросил пожилого, но крепкого как скалу хорунжего:
— Что это было, Нестор Гаврилыч?
— Господь его знает, Александр Александрович. Гришка наш кой-чего видывал, по морю Байкалу и реке Амуру хаживал, так говорит, что водяной приходил. Не надо кривиться, господин прапорщик, тринадцать комплектов одежки, с оружьем и личными вещами, вроде кисетов с табаком и трубок, просто валялись на палубе. И ни следа крови, ни звука боя. Просто плеск, просто шелест волн. Господь, он ведь много кого окромя людей сотворил. И старики бают, что водяные особо люд не тревожат, а некоторые в стародавние времена даже волости под руку брали. Вот по женскому полу, то оне все баюны и блядуны страшные, вода ж она переменчива и игрива, и хозяева ее таковы же. — Козачина насыпал в трофейную трубку турецкого табачку, прижал пальцем и, пару раз чиркнув англицким кресалом, с наслаждением затянулся дымом. — А еще говорили, что по некоторым рекам людоловам ходу нет. Просто нет, и все. Не любят водяные тех, кто волю рушит. Вода, она свободу любит. Так-то, вашбродь, в питерских академиях такому не учат, но землица многое помнит, и те, кто живут на ней — тоже. Пока про это голову ломать не будем, Александр Александрович, нам бы до Аральской флотилии добраться. А вот потом стоит в церкву сходить, поговорить со святыми отцами. И Николе-Угоднику свечу поставить…
— Вы правы, господин хорунжий. — Уважительно кивнул молодой офицер и с удовольствием поправил заткнутый за кушак пятиствольный «пепербокс», американской выделки револьвер, и перевязь с тяжелой арабской саблей-шамширом. Оружие придавало уверенность, что снова он так глупо не попадется. Ну, или, по крайней мере, продаст свою жизнь, как и положено русскому офицеру, максимально дорого.