Панкратов молча слушал, погрузив будто бы потяжелевшее тело в кресло. То же самое, почти слово в слово, он две недели назад говорил Пекарскому, встретившись с ним в его особняке на Волхонке. Предложение Панкратова, которое он хотел обсудить с человеком, принимающем решения, заключалось в том, чтобы связывать финансовую помощь милиции не с количественными, а с качественными результатами ее работы. Оперативно-розыскные части должны быть заинтересованы в выявлении и пресечении деятельности крупных подпольных производств. Материальные стимулы должны быть очень серьезными, потому что занятым этим оперативникам придется вступать в конфликты с местной милицией, обеспечивающей «крышу» подпольным водкозаводчикам. Работа нервная, опасная, недолго словить пулю не только от бандитов, но и от своих, за такую работу нужно хорошо платить. А подпольных цехов и заводов не так уж много, порядка девятисот – тысячи. При правильном подходе с ними можно покончить года за три.
– «Левую» водку выпускают не только подпольные производители, – заметил Пекарский.
– Выпускают, – согласился Панкратов. – Но это уже другая проблема.
– Интересно, нужно подумать, – заключил разговор Пекарский.
– Без этого деятельность ассоциации «Русалко» теряет смысл, – предупредил Панкратов. – Разумеется, если вы хотите видеть в ней действенный инструмент, а не пустую говорильню.
– Не боитесь, что останетесь без работы?
– Нет, не боюсь.
Он действительно не боялся. За время службы в «Русалко» он оброс надежными связями, вник во все тонкости взаимоотношений водкозаводчиков с налоговиками, прокуратурой и милицией, за консультацией к нему обращались известные юристы, специализирующиеся на алкогольных делах. Приходилось и самому разруливать проблемы знакомых бизнесменов, запутавшихся в попытках обойти налоговое законодательство: подсказывал нужные ходы, сводил с людьми, от которых зависело разрешение дела. Денег за эти услуги он никогда не брал, хотя и предлагали, но иногда подумывал, что открой он что-нибудь вроде консультационной конторы, отбоя от клиентов не будет.
Ничем конкретным разговор с Пекарским не кончился, но отголоски его, видимо, дошли до Серенко и теперь он излагал их как свои мысли, рожденные в трудных раздумьях о путях выхода отрасли из затяжного кризиса.
– Так почему же ничего не предпринимает милиция, хотя прекрасно знает обо всех подпольных заводах? Не может не знать, это же не иголка в стоге сена, это завод, его не спрячешь в гараже! – вопрошал Серенко, поглядывая на собеседника с начальственной снисходительностью.
Панкратову надоело.
– Потому что сама милиция эти заводы крышует, – буркнул он. – Вы пригласили меня только затем, чтобы это сказать?
– Нет, не только. Хотя сказать это счел необходимым, так как именно ваша служба курирует милицию. Ко мне обратился один предприниматель. Он сравнительно недавно в Москве, чуть больше трех лет, но сумел наладить серьезное производство в районе Рузы. Водка «Дорохово». Говорит вам что-нибудь это название?
Панкратов кивнул. Эта водка, новая на московском рынке, довольно быстро приобрела популярность из-за низкой цены и занимала место по рейтингу продаж в первой двадцатке, что было очень неплохо для нераскрученного товара.
– Так вот, – продолжал Серенко. – Он сделал заказ в Красногорскую типографию на новую партию этикеток. Заказ приняли, но очень удивились, так как такой же заказ на эти этикетки выполнили совсем недавно. Показали клише и оттиски. Этикетки были один в один с оригиналом. Предприниматель понял, что кто-то выпускает водку с его названием. И выпускает много. Заказ был на двести тысяч этикеток. Представляете? Это уже не кустарное производство. Его люди прошерстили ярмарки Москвы и обнаружили несколько бутылок поддельной водки. Анализ показал, что она изготовлена из синтетического спирта, плохо очищенного, с примесями. Он пришел ко мне за советом, что ему делать…
– Почему к вам?
– А почему не ко мне? Он член ассоциации, платит взносы. К кому же, как не к нам, ему обращаться за советом и помощью? Вернее, к вам. Это по вашей части. Займитесь этим делом. Мы должны показать милиции, как нужно работать на результат.
Он передал Панкратову тоненькую папку:
– Здесь координаты этого предпринимателя. И анализы фальшивой водки. А вот и сама водка…
На столе появились две совершенно одинаковые бутылки.
– Одна настоящая, другая паленка, – объяснил Серенко. – Знаете, как отличить одну от другой?
– Самый простой способ – по клеевым полосам на этикетке. На настоящей водке они наносятся автоматом, на паленой вручную, неровно. Вы решили устроить мне экзамен?
– И в мыслях не было. Просто предупредил. На всякий случай, чтобы не перепутали при дегустации, – пошутил Серенко. – Помереть не помрете, но жесточайшее похмелье гарантировано.
– Этот предприниматель – он кто? – легко поднимаясь из кресла, спросил Панкратов. – Вы с ним хорошо знакомы?
– Первый раз видел. Фамилия у него нерусская. Хаджаев.
– Осетин?
– По нему не скажешь. Вполне европейский тип. Высокий, элегантный. Ни малейшего акцента. Сдержанный, очень вежливый. Он произвел на меня впечатление серьезного человека. Вы его знаете?
– Может быть…
Увидев Панкратова, выходящего из кабинета с двумя бутылками водки в руках, секретарша изумленно округлила глаза.
– Премия. За хорошую работу, – серьезно объяснил он. – Не хотите присоединиться?
– Михаил Юрьевич, да вы что? С утра?!
– Жалко. Нам будет очень вас не хватать…
III
Панкратову непросто далось вхождение в новую жизнь, которая незаметно, но с неотвратимостью припозднившейся весны преображала все вокруг. Кварталы старой Москвы прирастали помпезными новостройками, монстрами Газпрома и банков, как бы выдавленных из-под земли чудовищной силой денег, неизвестно откуда взявшихся и неизвестно кому принадлежащих, улицы стали тесными из-за торговых центров, супермаркетов, игорных залов с негаснущей рекламой. Потоки машин, из которых сверкающие иномарки почти полностью вытеснили привычные «Волги» и «Жигули», придавали Москве вид заграницы, и лишь окраины с унылыми многоэтажками возвращали Панкратова в ту Москву, к которой он привык, которая останется, когда вдруг, как с наступлением осени, исчезнет праздничная весенняя мишура.
Он много зарабатывал, но долго не мог к этому привыкнуть, было постоянное ощущение, что все вот-вот кончится, и он вернется в прежние времена с жизнью от получки до получки и с премиями в пол-оклада за успешно выполненное задание. На его глазах образовывались огромные состояния, но на его глазах они и рушились, а их владельцы оказывались в бегах, если успевали увернуться от пули наемного убийцы. Поэтому он отказывался от участия в многообещающих проектах, куда его стремились вовлечь люди, рассчитывающие на его связи и знание дела.
Жена, отношения с которой возобновились после того, как Панкратов купил ей и дочери отдельную квартиру, иногда возмущалась его безынициативностью. Она видела роскошные загородные особняки деловых знакомых мужа, куда их приглашали на приемы, их «мерседесы», одетых в дорогих бутиках жен. Она видела, с каким уважением относятся к Панкратову эти успешные люди, и не понимала, почему он довольствуется ролью консультанта, а не становится их компаньоном. Возмущение, впрочем, было неявным, чаще имело форму добродушной насмешки. Намаявшись в одиночестве, окончательно разочаровавшись в непризнанном поэте, который так и не стал признанным, а окончательно опустился и спился, Людмила ценила наладившиеся отношения с Панкратовым и боялась перейти черту, которая приведет к разрыву. Она чувствовала, что эта черта есть, что муж так и не простил ей предательства, и восстановление семьи объясняется больше привязанностью Панкратова к дочери, чем вспыхнувшими чувствами к ней.