Разговор Шамиля с Полковником, свидетелем которого стал Иса, ошеломил его. Они сошли с ума. Оба. И нервный, импульсивный Шамиль. И вечно мрачный, основательный, как каменная глыба, Полковник. Захватить школу в День знаний. А если что-то пойдет не так? Как после этого осетины будут относиться к ингушам?
Межнациональные отношения были для Исы больным местом. Его дом во Владикавказе на правом берегу Терека, из которого он бежал в страшном октябре 1992 года, стоял вымороченным, пустым. Все ветшало, разрушалось, бурьяном зарастал сад. Иса не терял надежды, что когда-нибудь он сможет в него вернуться. Чем дальше в прошлое уходила резня 1992 года, тем более мирными становились отношения осетин и ингушей. Все больше ингушских беженцев из Пригородного района возвращались в свои дома. Сказать, что их встречали с распростертыми объятиями, было нельзя, но и особых препятствий не чинили. Время рубцевало старые раны, подрастала молодежь, равнодушная к старым взаимным обидам отцов, тянулась в Осетию, где было много работы. Все шло к тому, что чуть раньше или чуть позже наступит полное умиротворение и ингуши в Осетии не будут чувствовать себя как во вражеском окружении.
А если при захвате школы хоть один осетинский школьник погибнет? А если не один? Все пойдет насмарку, целое десятилетие мучительного выздоровления. Иса сочувствовал Шамилю и Полковнику в их стремлении любым способом освободить друзей, но то, что они задумали, могло обернуться катастрофой. Нет, этого допустить нельзя.
Но что он мог сделать? Шамиля и Полковника не переубедить. Да и как он будет их убеждать? Это означало признаться, что он подслушал их разговор. Не годится. А что годится?
Тимур Русланов, пришла счастливая мысль. Вот кто поможет. Иса знал, что друг и компаньон Тимура Алихан Хаджаев уже несколько лет в Москве, но и у самого Тимура обширные связи, он сможет предупредить кого надо о нападении на школу. При этом имя Исы не всплывет, об этом Иса специально предупредит, а Тимур умеет держать слово.
Домашний телефон Тимура не отвечал. Телефон офиса тоже. Иса вызвонил через справочное контору спиртзавода, принадлежащего на паях Тимуру и Алихану Хаджаеву. Там удивились:
– Господин Русланов? Он уже года два как живет в Москве, на заводе бывает от случая к случаю. Дать вам его московский телефон?
– Дайте.
Иса записал номер, но звонить не стал. Смысл? Из Москвы Тимур ничего сделать не сможет. Может быть, он и прилетел бы во Владикавказ, но не по телефону же ему объяснять, в чем дело. Тем более по межгороду. Это все равно что кричать на весь мир. Иса не доверял телефонам. Ему все время казалось, что все телефонные разговоры прослушиваются.
В Назрани, как и во всех небольших городах, особенно южных, с их традиционно открытым укладом жизни, все знакомы со всеми. У Исы были знакомые фээсбэшники. Но он не рискнул к ним обратиться. Кто их знает, что у них на уме. А ну как они втайне сочувствуют оппозиции? Была и опасность расшифроваться, обнаружить себя. Дойдет до Шамиля и Полковника, страшно об этом даже подумать. Самым благоразумным было промолчать, похоронить в себе опасную тайну. Но это было бы предательством интересов ингушского народа, а Иса считал себя патриотом и понимал, что патриотизм иногда приходится доказывать делом, если хочешь сохранить уважение к себе.
Проведя несколько дней в мучительных раздумьях, Иса решился: позвонил по «телефону доверия», который власти обнародовали после нападения на Назрань. Конфиденциальность гарантировалась, но Иса не склонен был этому доверять. Поэтому говорил из автомата на автовокзале, где легко затеряться в многолюдной толпе. Ответила какая-то женщина:
– Горячая линия. Что вы хотите сообщить?
– У меня информация государственной важности, – произнес Иса охрипшим от волнения голосом.
– Включаю запись. Говорите.
– Нет, я сообщу ее только ответственному лицу.
– Минутку. Соединяю.
– Федеральная служба безопасности. Майор Клименко, – раздалось в трубке.
Клименко. Русский или хохол. Это хорошо. Хоть какая-то гарантия, что он не связан с националистами.
– Что у вас? Излагайте.
– Не по телефону, – возразил Иса. – О таких делах не говорят по телефону.
– А что, важное дело? – благодушно поинтересовался майор.
– Вы даже не представляете себе, насколько важное.
– Даже так? Ну, приходите. Знаете, где наше управление? На какую фамилию выписать пропуск?
– Нет, в управление не приду. Не хочу, чтобы меня знали. Слишком опасно. В деле замешаны очень серьезные люди.
– Мы гарантируем конфиденциальность, – напомнил майор.
– Я не доверяю гарантиям.
– Дело, я вижу, действительно очень серьезное. Как же нам быть? По телефону говорить не хотите, прийти не хотите. Что вы предлагаете?
– Давайте встретимся.
– Когда? Где? – перешел майор на деловой тон.
– Завтра в час дня. У центрального входа на рынок.
– Как я вас узнаю?
– Я сам к вам подойду. Держите в руках газету «Сердало».
– Договорились. До завтра, таинственный инкогнито. Вы меня заинтриговали, – с усмешкой добавил майор.
«Усмехайся, усмехайся, – подумал Иса. – Я посмотрю, как ты завтра будешь усмехаться!»
Назавтра в половине первого Иса подъехал на своей «вольво» к рынку, оставил машину на стоянке и замешался в толпе. Майор Клименко появился у входа без пяти час. Иса сразу узнал его по тому, как он оглядывался, высматривая человека, который назначил ему встречу. Майор был в штатском, в обычной одежде южан – в белой рубашке с короткими рукавами и черных брюках. От палящего июльского солнца голову защищала надвинутая на глаза белая бейсболка с длинным козырьком, придававшая ему легкомысленный, молодежный вид. А между тем он был не молод, хорошо за сорок, с сединой на висках, с сонными, как бы усталыми от бумажной работы глазами. Под мышкой у него была свернутая газета, а в руках бумажный кулек с поздней черешней, крупной, черной, которую он ел с видимым удовольствием, выплевывая косточки на пыльный асфальт. И то, что он в несерьезной бейсболке, и то, что с удовольствием ест черешню, и то, что у него сонные глаза, – все это вызвало у Исы доверие. Нормальный человек. Карьера не очень-то задалась, по возрасту ему впору быть полковником или хотя бы подполковником. Впрочем, русским и украинцам ходу в Ингушетии не давали. Не зажимали, но и старались не продвигать. Такой не будет рисковать своим положением, связываясь с националистами, народом ненадежным, склонным к авантюрам.
Майор доел черешню, тщательно вытер платком руки и посмотрел на часы. Иса подошел сзади и негромко проговорил, глядя в сторону:
– Это я вам звонил. Не оглядывайтесь. Давайте отойдем в спокойное место. Идите за мной.
Уличное кафе с белыми пластмассовыми столиками под разноцветными зонтами он присмотрел заранее. По вечерам, когда рынок закрывался, в кафе было не протолкнуться, а сейчас, в разгар базарного дня, сонно, пусто. Здесь можно было без помех поговорить. Устроившись за столиком, Иса спросил минералки, а майор пива. Иса удивился:
– Вам разрешают пить на работе?
– Оперативная необходимость, – ухмыльнулся Клименко. И это Исе тоже понравилась. Ну, нормальный мужик, не строит из себя.
– Так что вы хотите мне сообщить? Но сначала – кто вы?
– Неважно, – ответил Иса. – Называйте меня Магомедом.
– Магомед так Магомед. Слушаю, уважаемый Магомед.
Едва Иса начал рассказ, с лица майора исчезло выражение благодушия, проснулись глаза.
– Какая школа? – перебил он.
– Не знаю, не называли. В Беслане три школы, я узнал. Самая большая – первая, номер один. Восемьсот учеников. В День знаний народу будет больше тысячи человек. Скорее всего она.
– Продолжайте.
Когда Иса закончил, Клименко некоторое время молчал, пристально разглядывая собеседника, как будто пытался понять, заслуживает ли он доверия. Потом сказал:
– Если то, что вы рассказали, правда, это информация чрезвычайной важности. Вы не назвали участников разговора.
– И не назову. Не хочу, чтобы меня вычислили.