Неудача похода на Варшаву, победа буржуазии в Италии, временный отлив в Германии заставили нас проделать крутое отступление, которое началось с рижского договора и остановилось на условном признании царских долгов.
В области хозяйственного строительства мы, за тот же период, совершили не меньшее отступление: допущение концессий, уничтожение хлебной монополии, сдача в аренду многочисленных промышленных предприятий и пр. Основной причиной этих последовательных отступлений является факт продолжающегося капиталистического окружения, т.е. относительной устойчивости буржуазного режима.
Чего же собственно хотят те глашатаи военной доктрины (мы называем их для краткости доктринерами — они этого заслужили), которые требуют, чтобы мы ориентировали Красную Армию под углом зрения наступательно революционной войны? Хотят ли они голого признания принципа? Тогда они ломятся в открытую дверь. Или же они считают, что в международной или в нашей внутренней обстановке наступили такие условия, которые ставят для нас наступательную революционную войну в порядок сегодняшнего дня? Но тогда наша доктринеры должны направить свои удары не по военному ведомству, а по нашей партии и по Коммунистическому Интернационалу, ибо не кто другой, как мировой конгресс этим летом дал отпор наступательной революционной стратегии, как несвоевременной, призвал все партии к тщательной подготовительной работе и одобрил, как вытекающую из обстоятельств, оборонительно-маневренную политику Советской России.
Или, может-быть, кое-кто из наших доктринеров считает, что в то время, как ≪слабые≫коммунистические партии в буржуазных государствах должны вести подготовительную работу, ≪всемогущей≫ Красной Армии надлежит развернуть наступательную революционную войну? Может-быть, и впрямь некоторые нетерпеливые стратеги собираются переложить тяжесть международного или хотя бы только европейского ≪последнего решительного боя≫ на плечи Красной Армии? Кто всерьез проповедует такую политику, тому уж лучше повесить себе жернов на шею и поступить согласно дальнейшему евангельскому указанию.
8. Воспитание „в духе" наступления
Пытаясь выпутаться из противоречий наступательной доктрины в эпоху оборонительного отступления, т. Соломин придает ≪доктрине≫ революционной войны… воспитательное значение. Сейчас, признает он, мы действительно заинтересованы в мире и будем его всячески отстаивать. Но, несмотря на нашу оборонительную политику, революционные войны неизбежны. Мы в ним должны готовиться, а, следовательно, и воспитывать наступательный ≪дух≫ на предмет будущей потребности. Наступление надо, следовательно, понимать не во плоти, а в духе и истине. Другими словами, на ряду с мобилизационным запасом сухарей т. Соломин хочет иметь мобилизационный запас наступательного энтузиазма. Час от часу не легче! Если выше мы видели у нашего суровейшего критика непонимание методов революционной стратегии, то здесь мы констатируем непонимание законов революционной психологии.
Мы нуждаемся в мире не по соображениям доктрины, а потому, что трудящиеся устали от войны и лишений. Наши усилия направлены на то, чтобы отстоять для рабочих и крестьян возможно длительный период мира. Мы выясняем самой армии, что не можем демобилизоваться только потому, что нам грозят новые нападения. Из этих условий Соломин делает тот вывод, что мы должны ≪воспитывать≫ Красную Армию в идеологии наступательной революционной войны. Какой идеалистический взгляд на ≪воспитание≫! ≪Мы не в силах воевать и не собираемся воевать, но должны быть готовыми, — меланхолически мудрит т. Соломин, — а потому готовиться к наступлению, — такова противоречивая формула, к которой мы пришли≫. Формула действительно противоречивая. Но если Соломин думает, что это ≪хорошее противоречие≫ — диалектическое, — то он ошибается: это просто путаница.
Наша внутренняя политика в последний период имела одной из важнейших своих задач сближение с крестьянином. Особенно остро вопрос о крестьянстве встает перед нами в армии. Думает ли Соломин серьезно, что теперь, когда непосредственная помещичья опасность устранена, а европейская революция остается потенциальной, мы можем сплотить более чем миллионную, на девять десятых крестьянскую армию под знаменем наступательной войны во имя развязки пролетарской революции? Такого рода пропаганда была бы мертва.