Наша партия шаг за шагом училась искусству всесторонней ориентировки, начиная с первых подпольных кружков, через все свое развитие, с его бесконечными теоретическими дискуссиями, практическими попытками и неудачами, наступлениями и отступлениями, тактическими спорами и поворотами. Русские эмигрантские мансарды Лондона, Парижа и Женевы оказались в последнем счете обсервационными пунктами огромного исторического значения. Революционное нетерпение дисциплинировалось научным анализом исторического процесса. Воля к действию сочеталась с выдержкой. Путей действий и размышлений наша партия научилась применять марксистский метод. И сейчас он служит ей верную службу...
Если про наиболее дальновидных эмпириков английского империализма можно сказать, что у них в связке значительный набор ключей, пригодных для многих типических исторических ситуаций, то в наших руках — универсальный ключ, дающий возможность правильно разобраться во всех ситуациях. И если весь наследственный запас ключей Ллойд-Джорджа, Черчилля и других явно непригоден для того, чтобы открыть выход из революционной эпохи, то наш марксистский ключ для нее-то прежде всего и предназначен. Об этом нашем величайшем преимуществе перед нашими противниками мы не боимся заявить вслух, ибо ни присвоить себе, ни подделать нам марксистский ключ они не в силах.
Мы предвидели неизбежность империалистической войны, как пролога эпохи пролетарской революции. Под этим углом зрения мы затеи наблюдали ход войны, ее методы, меняющиеся группировки классовых сил, и на этом наблюдении складывалась уже более непосредственно — если говорить высоким стилем — ≪доктрина≫ советского строя и Красной Армии. Научное предвидение дальнейшего хода развития давало нам несокрушимую уверенность в том, что история работает на нас. Эта оптимистическая уверенность составляла и составляет основу нашей деятельности.
Марксизм не дает готовых рецептов. Меньше всего мог бы он дать их в области военного строительства. Но и здесь он дал нам метод. Ибо если верно, что война является продолжением политики, только другими средствами, — то армия является продолжением и увенчанием всей общественно-государственной организации, только со штыком на перевес.
Мы приступали к военным вопросам, исходя не из некоей ≪военной доктрины≫, как суммы догматических положений, а из марксистского анализа потребностей самообороны рабочего класса, который взял в свои руки власть, должен вооружиться, разоружив буржуазию, бороться за свою власть, вести за собой крестьян против помещиков, не позволять кулацкой демократии вооружать крестьян против рабочего государства, создать для себя надежный командный состав и проч. и проч.
В строительстве Красной Армии мы пользовались и красногвардейскими отрядами, и старыми уставами, и крестьянскими атаманами, и бывшими царскими генералами, что, конечно, можно назвать отсутствием ≪единой доктрины≫ в области формирования армии и ее командного состава. Но такая оценка будет педантично пошловата. Конечно, мы не исходили из догматической ≪доктрины≫. Мы фактически созидали армию из того исторического материала, который был под руками, объединяя всю эту работу под углом зрения борющегося за свое самосохранение, утверждение и расширение рабочего государства. Если кому-нибудь нужно метафизически скомпрометированное слово ≪доктрина≫, то можно сказать, что, созидая Красную Армию, вооруженную силу на новой классовой основе, мы тем самым строили новую военную доктрину, ибо, несмотря на разнообразие практических средств и смену приемов, в нашем военном строительстве не могло быть и не было ни безыдейного эмпиризма, ни субъективного произвола: вся работа с начала до конца объединялась единством классовой революционной цели, единством направленной на нее воли, единством марксистского метода ориентировки.
2. С доктриной или без доктрины?
Попытки предпослать пролетарскую ≪военную доктрину≫ самой работе по созданию Красной Армии делались и возобновлялись не раз. В противовес ≪империалистскому≫ принципу позиционности выдвигался еще с конца 1917 г. абсолютный принцип маневренности. Революционной маневренной стратегии подчинялась организационная форма армии: корпуса, дивизии, даже бригады объявлялись слишком тяжеловесными соединениями; провозвестники пролетарской ≪военной доктрины≫ предлагали свести всю вооруженную силу республики в отдельные комбинированные отряды или полки. В сущности это была слегка причесанная идеология партиазанщины. На крайнем ≪левом≫ фланге партизанщина защищалась открыто. Уставом объявлялась священная война; старым — потому, что они являются выражением отжившей военной доктрины, новым — потому, что они слишком похожи на старые. Правда, и тогда уже сторонники новой доктрины не представляли не только проекта новых уставов, но и ни одной статьи, в которой наши уставы подвергались бы серьезной принципиальной или деловой критике. Привлечение старого офицерства, тем более на командные должности, объявлялось несовместимым с проведением революционной военной доктрины и проч. и проч.