На самом деле, шумные новаторы сами были целиком в плену у старой военной доктрины: они только старались поставить минус там, где раньше был плюс. В этом и выражалась вся их самостоятельность. Действительная работа по созданию вооруженной силы рабочего государства пошла, однако, по другому пути. Мы старались — особенно, на первых порах — как можно больше использовать навыки, приемы, знания и средства, оставшиеся от старого, совершенно не заботясь о том, в какой мере новая армия будет в формально-организационном и техническом смысле отличаться от старой или, наоборот, походить на нее. Мы строили армию из наличного человеческого и технического материала, стремясь всегда и всюду обеспечить в организации армии, т.-е. в ее личном составе, в управлении ею, в ее сознании и в ее настроениях, господство пролетарского авангарда. Институт комиссаров вовсе не есть какой-либо догмат марксизма, или необходимая часть пролетарской ≪военной доктрины≫, — он явился в известных условиях необходимым орудием пролетарского контроля, руководства и политического воспитания в армии и тем приобрел огромное значение в жизни вооруженных сил Советской Республике. Мы комбинировали старый командный состав с новым и только таким путем достигли необходимого результата: армия оказалась способной сражаться — на службе рабочего класса. По своим целям, по преобладающему классовому составу своего командно-комиссарского корпуса, по своему духу, по своей политической морали, Красная Армия отличается коренным образом от всех остальных армий мира и враждебно им противостоит. В области формально-организационной и технической она становилась и становится на них тем более похожей, чем больше она развивалась. Одних потуг на новое слово в этой области недостаточно.
Красная Армия есть военное выражение пролетарской диктатуры. Кому нужна более торжественная формула, тот может сказать, что Красная Армия есть военное воплощение ≪доктрины≫ пролетарской диктатуры, во-первых — потому, что в самой Красной Армии обеспечена диктатура пролетариата, во-вторых — потому, что диктатура пролетариата без Красной Армии была бы невозможна.
Беда, однако, в том, что оживление военно-теоретических интересов вызвало на первых порах возрождение некоторых доктринерских предрассудков первого периода, получивших, правда, несколько новую формулировку, но отнюдь не ставших от этого лучше. Некоторые проницательнейшие новаторы вдруг открыли, что мы живем и даже не живем, а прозябаем — без военной доктрины, как андерсоновский король в сказке ходил без платья, и не знал того. ≪Необходимо, наконец, создать доктрину Красней Армии≫, говорят одни. — Мы сбиваемся во всех практических вопросах военного строительства потому, что у нас не разрешены до сих пор основные вопроса военной доктрины: что такое Красная Армия, какие перед ней исторические задачи, будет ли она вести оборонительные или наступательные революционные войны и проч. и проч.?≫ — подпевают другие.
Выходит так, что Красную Армию мы создали и, притом, победоносную, но вот военной доктрины ей не дали. Так она, Красная Армия, неприкаянной и живет. На прямой вопрос, какова должна быть доктрина Красной Армии, отвечают: она должна заключать в себе совокупность начал строения, воспитания и применения нашей вооруженной силы. Но это ответ чисто-формальный. И у нынешней Красной Армии есть свои принципы ≪строения, воспитание и применения≫. Вопрос идет о том, какой доктрины нам не хватает, то-есть — каковы по содержанию те новые принципы, которые должны войти в программу военного строительства? И вот здесь-то начинается самая конфузная путаница. Один делает сенсационное открытие, что Красная Армия есть классовая армия, армия пролетарской диктатуры. Другой к этому присоединяет, что, будучи революционной армией и международной, Красная Армия должна быть наступательной. Третий предлагает, в целях наступательности, обратить особое внимание на кавалерию и авиацию. Наконец, четвертый предлагает не забывать о применении тачанок Махно. С миру по тачанке — Красной Армии доктрина. Однако, нужно сказать, что в этих открытиях крупицы здоровых, не новых, но правильных, мыслей совершенно тонут под шелухой пустословия.