- Чего ты не знал? – не поверила разгневанная Санса, пронзая принца холодным взглядом своих голубых глаз, от которого у Джоффри аж закололо в затылке. – Ты старший мужчина из тех Ланнистеров, кто оставался в Гавани. Как ты мог не знать?
Принц не нашелся с ответом и скроил жалостную мордашку, которая наверняка растрогала бы Серсею, но Арью почему-то привела в бешенство.
- Думаешь, тебя за красивую моську простят? – прошипела Арья и пребольно пнула Джоффри в щиколотку, от чего тот чуть не упал. – Что ты за мужчина, если не знаешь, что делается у тебя под носом? Или мы у нищих на паперти должны спрашивать, куда и зачем бегает твоя гвардия?
Бремя монаршей ответственности за свои приказы, включая и отданные от монаршего имени, рухнуло на Джоффри как снег на голову и немного его пришибло, что определенно пошло ему на пользу, потому что он нашел неожиданный выход из своего отчаянного положения.
- Простите меня, - пролепетал Джоффри, наверно, в первый раз в жизни.
- На первый раз, - предупредила Арья, и сестры Старк вернулись в тронный зал к своему отцу.
Джоффри не рискнул предстать перед своим гневным отцом, распаленным битвой, и тихонько прокрался в свои покои, которые с тех пор, как ему исполнилось двенадцать, находились рядом с отцовскими. Через стену Джоффри слышал, как отец вернулся, как обычно, пьяный и сразу же захрапел, ночью Джоффри чудилось, что король Роберт с кем-то разговаривает, а вскоре после рассвета принц в ужасе проснулся от громового стука в дверь, решив, что его пришли арестовывать за государственную измену и попытку узурпации Железного трона. Дверь с треском отворилась, но, к облегчению Джоффри, то была дверь в покоях его отца, и принц услышал грозный голос Старка.
- Роб, подъем! – потребовал Старк, чего при Аррене никогда не бывало.
- Замолкни, ирод, - сварливо ответил король, ворочаясь на постели своим грузным телом. – Воскресенье, чуть свет, едрить твою мать! Ты что, решил таскаться на раннюю службу вместе с Молчаливыми Сестрами? Так вали, распромать твою в алтарь и в верховного септона!
- Сам же три раза говорил вчера, что хочешь начать все сначала, - твердо ответил Старк. – Даже грозился сделать свое правление таким, что о нем будут петь. Ну вот у ворот Красного замка стоят нищие и просят еды. Что прикажешь делать?
- Ну вот какой ты, к божьей бабушке, десница, если не знаешь, что делать с нищими? – проворчал окончательно разбуженный король, вылезая из своей огромной постели, но Старк тоже не лез за словом в карман.
- Хорошо, я притворюсь, что нашел тебя позавчера на базаре, - сердито ответил Старк, не любивший тех, кто не исполняет своих обещаний и не делающий скидку на то, что обещание показаться наконец народу было дано вчера королем в сильно пьяном виде. – Дело десницы – закон, дело короля – милосердие. Я, как и ты, могу приговорить к смерти, но только ты можешь помиловать. Я могу приказать прогнать к чертям нищих, которым нечего ошиваться у ворот и лезть караульным в морду, но не обижайся, если петь о тебе тогда не будут, а нас с тобой в следующий выезд в город зашвыряют говном.
- Ты умеешь настроить на милосердный лад, Нед, - гневно сказал король и витиевато выругался, двери в покои короля грохнули, а Джоффри остался в полусонном состоянии переваривать услышанное. Он никогда не слышал и даже не представлял, что с королем можно разговаривать так: любимой присказкой Серсеи было «если бы кто-то так обратился к Таргариену», и она жестоко карала за малейшую фамильярность. Но Джоффри все же понимал, почему король все прощает Старку: вчера он видел, спрятавшись за троном, как Старк рвался на выручку королю как бешеный зверь, получая удары и теряя своих лучших людей. Значит, Старк был другом его отца, возможно, почти единственным верным другом, потому что и городская стража, и почти вся Королевская гвардия повернули вчера против короля свои мечи. Но разве друзья – это те, кто доставляет тебе неприятности и ругает тебя спозаранку?
Джоффри почему-то захотелось посмотреть, чем кончилась затея Старка, но попадаться никому на глаза ему не хотелось, поэтому принц в первый раз в своей жизни отворил окно и выбрался на скат крыши. Внизу король Роберт, в расстегнутом кожаном дублете, наброшенном на исподнее, и в кое-как напяленных штанах, костерил изнеженных слуг, не заставших в большинстве своем Эйгона Невероятного, а вверху, на коньке крыши, сидели сестры Старк в походной одежде и так же по-походному завтракали мягким сыром и хлебом.
Сначала Джоффри при виде сестер хотел спрятаться обратно, но Санса махнула ему рукой, и принц отважился полезть вверх по крышам, под конец оступившись и чуть не съехав вниз, чему помешала быстрая рука Арьи и ее усвоенное у Сирио умение держать равновесие.
- Вообще-то, вчера вечером было принято решение, что при случае тебя следовало бы сбросить с крыши, - сердито сообщила Арья, втащив Джоффри на конек, и это прозвучало как вполне правдоподобная угроза. – За то, что сидел на троне и не остановил бойню в тронном зале.
Арья хотела предъявить принцу подробный счет, но в ее горле встал комок, потому что она знала всех погибших вчера северян и впервые в жизни сразу потеряла столько друзей.
- Но раз мы тебя вчера второпях простили, - продолжила за сестру Санса, и ее глаза по-прежнему были холодны как лед, - то сказанное слово не воротишь.
Внизу в замке король Роберт своим зычным голосом навел среди слуг порядок и, отворив ворота, вышел к нищим и калекам на мост, осыпав их дарами как из рога изобилия. Из переулков вокруг Красного замка после ухода нищих хлынула чернь, и Роберт еще некоторое время оделял всех новыми рубахами и хлебом, подгоняя для этого сбившуюся с ног прислугу.
- Ну что, видал? – спросил Роберт своего друга, когда ворота Красного замка наконец закрылись.
- Следующее воскресенье через семь дней, - напомнил Эддард с усмешкой, и король, все же очень довольный собой, рассмеялся и развел руками.
Сестры Старк тоже последовали примеру великодушного монарха, и сидящему на крыше Джоффри перепало немного хлеба и сыра.
- Слушайте, - сказал Джоффри, впечатленный увиденным и отчаявшийся решить, могли ли благородные короли прошлых лет так же позволить, чтобы к ним лезли за хлебом грязные руки и завшивленные рукава: практически сразу, выругав слуг за нерасторопность, король Роберт, человек великодушный и простой, встал рядом с ними и стал раздавать хлеб сам, отчего его чуть не снесло с моста в ров обезумевшей от верноподданных чувств толпой. Об Эйгоне Невероятном Джоффри знал позорно мало, потому что единственную книгу о королях прошлого, попавшую в его руки, он зачем-то изрезал ножом.
- Слушайте, а что, если бы я стал королем, все так бы и было? – немного неуклюже сформулировал свой вопрос Джоффри и наткнулся на насмешливый взгляд Сансы. – Ты бы тоже от меня постоянно чего-то требовала, будила бы меня спозаранку в воскресенье, говорила, что я отвечаю за все?
- Да на кой ты мне нужен, с тебя что-то требовать? – с грубой прямотой ответила Санса, которая росла с четырьмя братьями, не считая Теона.
- Ну, ты бы была моей королевой, - уже немного нерешительно сказал Джоффри, хотя до ответа Сансы он принимал это как должное.
- Ой, дурак ты, - пояснила принцу Арья, и сестры Старк ушли куда-то по крышам, а Джоффри остался на месте, потрясенно вспоминая горящие на солнце рыжие волосы и холодные голубые глаза Сансы Старк. С их первого знакомства он даже не сомневался, что все это принадлежит ему, но только теперь ему пришло в голову, что Санса очень красивая. И очень чужая.
Джоффри вырос в Королевской гавани, где турниры следовали один за другим, потому что многочисленные рыцари, жившие при дворе безрассудно щедрого Роберта, и сам король, хотели развлечь себя участием в поединках, состязаниях и общих схватках. Юный принц смотрел на все это со стороны, потому что мать не пускала его участвовать даже в детских боях, чтобы уберечь его и свою гордость от поражений, а его прекрасное лицо и холеное тело от неизбежных ран. Беспечный король Роберт, не слишком любивший плаксивого в детстве сына, только несколько раз поворчал, что из парня так вырастет черт знает что, и махнул рукой. Черт знает что из Джоффри и выросло: до тринадцати лет он не понимал, что блестящие рыцарские победы растут из мозолей и боли ежедневного труда, наблюдаемый со стороны бой казался ему хорошим способом развлечь себя и потешить свои нервы, и он порой сожалел, что бой не идет насмерть, а чужая боль казалась ему то скучной, то забавной, потому что он не знал страха и боли сам.