Для понимания ситуации, сложившейся тогда на Боспоре, большое значение имеют граффити, сравнительно недавно обнаруженные в святилище Нимфея. Они вообще чрезвычайно ценны, поскольку, как считают исследователи городища, в середине III века до н. э. святилище было ликвидировано. Иными словами, полученные там материалы уверенно могут быть отнесены к раннему этапу сарматских вторжений в Северное Причерноморье.
На штукатурке прочерчены изображения всадников и противостоящих им пеших воинов-лучников{46}. Всадники в конических шлемах и бочонкообразных панцирях, вооружены длинными копьями, что позволяет видеть в них сарматов-катафрактариев. Пешие воины-лучники — это, вероятно, скифы. Напомним, что, по сообщению Диодора Сицилийского, скифское войско, поддержавшее боспорского царя Сатира в конфликте с братом, более чем на половину состояло из пехотинцев (Diod. XX, 22). Нетрудно понять, что в сценах боев, изображенных на штукатурке, побеждают всадники-сарматы, а лучники-скифы терпят поражение. Признавая всю специфичность этих рисунков как источника по боспорской истории и отдаленность этих изображений от событий большой политики того времени, все-таки можно предположить, что сарматы тогда скорее всего были «симпатичней», ближе рядовым жителям Боспора, чем скифы. Они, скажем так, «болели» за сарматов, и сарматские победы над скифами имели отклик в их сердцах, что находило выражение даже в такой форме.
Акрополь Пантикапея в III веке до н. э.
(реконструкция В. П. Толстикова)
В высшей степени любопытно, что археологические материалы, полученные во время раскопок на памятниках Таманского полуострова, не позволяют считать, будто военно-политическая ситуация здесь была сложнее, чем в Восточном Крыму. Это в особенности интересно по той причине, что именно сюда, к восточным рубежам Боспорского царства, продвинулись сарматские племена, прежде всего сираки. Конечно, и здесь поначалу имели место какие-то военные конфликты — в конце IV века до н. э., например, были разрушены оборонительные стены Семибратнего городища. На страницах научных изданий эти разрушения обычно увязываются с военными действиями междоусобицы сыновей Перисада, а не с предполагаемой сарматской агрессией, и это, возможно, справедливо. К тому же на рубеже IV и III веков до н. э. или в начале III века до н. э. на городище были возведены новые укрепления. Последний факт также чрезвычайно любопытен, поскольку всплеска фортификационного строительства, столь явного в Восточном Крыму, на Тамани в это время как будто не произошло. Помимо Семибратнего городища лишь при раскопках Фанагории был обнаружен небольшой участок оборонительной стены III–II веков до н. э. Бурное фортификационное строительство фиксируется на Азиатском Боспоре позднее, но об этом будет сказано особо.
Следует еще раз подчеркнуть, что, несмотря на близость к районам, куда продвинулись сарматы, положение на азиатской стороне Боспора в целом было отнюдь не хуже, чем на европейской. По всей видимости, в начальный период вторжения сарматов возможность их нападений на территории Боспорского царства была вполне реальна. Однако в дальнейшем, с развитием боспоро-сарматских взаимоотношений, эта угроза скорее всего была сведена до минимума. Весьма показательно, что ни один из греческих городов Таманского полуострова не подвергся нападению. Не уменьшая сложности ситуации в регионе, хотелось бы высказать предположение, что подобное достаточно благоприятное положение в восточной части государства могло создаться лишь в том случае, если боспорские цари опирались не только на внутренние силы или на помощь со стороны греческих государств, но и на союз с местными варварскими племенами Прикубанья, в первую очередь на союз с сарматами.
Есть основания считать, что в это время Боспорское государство проводило политику самого активного проникновения в глубинные районы Прикубанья и район Донской дельты, где очень ценные материалы были получены при раскопках Елизаветовского городища, самого крупного на восточной границе Скифии. Под угрозой сарматских нападений жизнь здесь прекратилась приблизительно на рубеже IV и III веков до н. э., но ненадолго. Вскоре сюда было выведено крупное боспорское поселение, занявшее «акрополь» городища. Эта попытка упрочения боспорского влияния в дельте Дона не была успешной — поселение просуществовало всего 25–30 лет и погибло, очевидно, в результате нападения сарматов{47}. Тем не менее для понимания основных направлений греко-варварских контактов начала III века до н. э. это поселение чрезвычайно показательно, тем более что полным успехом завершилось основание другого боспорского центра в дельте Дона — Танаиса.
Видный советский археолог, много лет руководивший раскопками Танаиса, Д. Б. Шелов считал, что город был основан в первой четверти III века до н. э.{48} По сообщению Страбона, его основали боспорцы (Strab. XI, 2, 3). Очень скоро этот город, расположенный, по существу, на пути варварских передвижений с востока на запад, стал важным экономическим центром, самым большим торжищем среди варваров после столицы Боспорского государства — Пантикапея (Strab. VII, 4,5). Опираясь на него, Боспор твердой ногой стоял в пункте, который давал ему несомненные выгоды в плане торговли с местными племенами, а также позволял своевременно ориентироваться в изменениях военно-политического характера в прилегающих степных областях. Если и ранее Боспорское царство в силу своего географического положения имело реальный и, по всей видимости, легкий доступ в Крым и Под-непровье из европейской части и к Кавказу из азиатской, то теперь в зону его активного влияния вошло и Нижнее Подонье — Приазовье.
Относительная стабилизация военно-политической обстановки во второй половине III — первой половине II века до н. э
После потрясений времени падения Великой Скифии жизнь постепенно вошла в обычное русло. Из надписи будущего боспорского царя Левкона II явствует, что в середине — третьей четверти III века до н. э. меоты признавали власть боспорских владык, то есть владения Боспора в Прикубанье были весьма обширными. Другим важным признаком стабилизации ситуации стало возобновление жизни на сельских поселениях. Внимательный читатель, конечно, уже заметил, что сельским поселениям при реконструкции военно-политической ситуации или, правильнее сказать, ситуаций, которые складывались в регионе на различных хронологических срезах, придается очень большое значение, и это, на наш взгляд, вполне закономерно. Именно сельские поселения могут служить надежным индикатором усиления или, напротив, ослабления военной угрозы по той простой причине, что они всегда уязвимы при нападениях противника — во всяком случае, намного более уязвимы, чем укрепленные стенами города. Данные современной археологии убедительно демонстрируют, что деревни, как грибы после дождя, разрастались в окрестностях греческих городов в благоприятной внешнеполитической обстановке и, наоборот, исчезали при возникновении серьезной военной угрозы. В этом отношении периоды массового выведения сельских поселений или же их запустения, фиксируемые при археологических исследованиях, следует рассматривать в непосредственной связи с кардинальными переменами обстановки в степях Северного Причерноморья.