Близок к римскому гладиусу другой короткий меч из того же некрополя. Он был найден в погребении I–II веков вместе с фрагментами костяных ножен{92}. На его костяной рукояти, имеющей трехчастную форму, покоилась кисть левой руки погребенного. В этой связи определенный интерес представляет рельеф I века н. э., изображающий триаду паль-мирских богов в виде военачальников высокого ранга. Их одежда и вооружение римского образца переданы детально и с большой тщательностью. Каждый из персонажей рельефа держит левую руку на рукояти меча трехчастной формы. При этом меч, размещенный слева, подобно гладиусу имеет на ножнах крепления из двух скоб с кольцами{93}. Сохранившийся большей частью остроконечный клинок горгиппийского меча имел длину около 50 сантиметров при ширине около 5 сантиметров у основания.
Помимо длинных мечей обычным элементом вооружения боспорских воинов были кинжалы, большей частью имевшие перекрестье и архаичную для I–II веков форму кольцевого навершия. Длина кинжалов колеблется в пределах 0,33—0,45 метра. Клинок в сечении линзовидный без продольного ребра. Штырь рукояти круглый, иногда овальный в сечении. Рукоять обкладывалась деревом или обматывалась ремнем. Нередко рукоять кинжалов, найденных в погребениях, завершалась таким же, как у мечей, полусферическим навершием.
Оригинальную форму рукояти кинжала — вогнутой в центре, с плавным завершением конической формы — демонстрирует находка из погребения в резном саркофаге в анапском склепе, открытом в 1975 году и датирующемся концом II — началом III века{94}. Рукоять и ножны, изготовленные из дерева, были обтянуты золотым листом с изображениями павлина и орлов, терзающих зайцев. По краю и то, и другое украшено вставками из бирюзы и гранатов. Этот «бирюзово-золотой» стиль удивительно напоминает изделия, обнаруженные в погребениях кушанских правителей в Тилля-тепе, на территории далекого Афганистана, что лишний раз демонстрирует определенное единство в отношении престижных вещей на территории степей Евразии и сопредельных с ними регионов. Ножны кинжала повторяют очертания суживающегося клинка и имеют заостренные выступы в районе устья и полукруглые ближе к основанию. Такие выступы имели вполне определенное функциональное значение.
В боспорских надгробных рельефах ножны нередко изображены пристегнутыми к правому бедру кожаными ремешками. Наиболее детально подобное крепление ножен кинжала показано на мраморной статуе I–II веков н. э. из Анапы{95}. Это не давало кинжалу болтаться и бить всадника по ноге во время езды. Таким образом, расширение или выступы на концах ножен были функционально оправданными, так как они не позволяли кинжалу выскальзывать из-под ремня. В этом отношении, как и во многих других, боспорцы следовали практике, уже сложившейся в кочевом мире евразийских степей. С другой стороны, учитывая, что большая часть находок длинных мечей и кинжалов I–III веков в Северном Причерноморье связана с территорией Боспора, можно говорить о значительной роли его оружейных мастерских в производстве и совершенствовании этого вооружения и соответственно их влиянии на кочевую среду.
В отличие от мечей и кинжалов находки наконечников копий, использовавшихся в боспорской армии, немногочисленны. К тому же частью они утрачены или сохранились в незначительных фрагментах, что затрудняет их обстоятельное исследование. Видимо, длина копий препятствовала их помещению в могилу, и только в отдельных случаях туда клали сломанное копье или только его наконечник. Как правило, он имел длину 30–45 сантиметров и лавролистную форму. Наиболее хорошо сохранившиеся экземпляры известны в сарматских погребениях. У римских авторов contus sarmaticus (сарматское копье) стало синонимом длинной тяжелой пики, которая была основным оружием катафрактариев. Здесь вполне уместно вспомнить характеристику тяжеловооруженных всадников в войске армянского царя Тиграна Великого (95–60 годы до н. э.): «Ведь вся сила этой броненосной конницы — в копьях, у нее нет никаких других средств защитить себя или нанести вред врагу, так как она словно замурована в свою тяжелую негнущуюся броню» (Plut. Luc. 28).
Для своего времени тяжелое всадническое копье было чрезвычайно эффективным оружием. Недаром Тацит говорит о сарматских катафрактариях, что «вряд ли существует войско, способное устоять перед натиском их конных орд» (Тас. Hist. I, 79). В описании сражения римлян с парфянским войском при Каррах упоминаются «тяжелые, с железным острием копья, часто с одного удара пробивавшие двух человек» (Plut. Crass. 27). О печальных последствиях столкновения с вражеским катафрактарием повествует и одна из боспорских стихотворных эпитафий: «Аполлоний, сын Аполлония, прощай. Ты неоплаканным сошел к Аиду, испустив ветрам дух под вражеской рукой, а твоя супруга стонет в слезах, восприяв нежданную скорбь. Погибла твоя красота, угасла прелесть, улетел разум, все полно горя: в твоем лице сломлен единственный канон доблести. Но если веретено Мойр и завертело тебя, наткнувшегося на страшное варварское копье, то ныне тебя примет не мрачный дом Аида, а обители героев: ибо тебе, Аполлоний, и прежде была положена почетная слава, и теперь, после смерти, воздается всяческая честь» (КБН № 119).
Иногда на конце втулки массивных наконечников копий, найденных в Прикубанье, имеются валик или кольцевидное расширение, которые могли препятствовать слишком глубокому проникновению в тело противника. Именно такой наконечник изображен среди сарматских трофеев на одном из рельефов колонны императора Траяна, воздвигнутой в память о его победах над даками и другими варварами Подунавья. Если копье имело ременную петлю у рукояти, это давало дополнительную возможность быстро извлечь его в случае необходимости или легко вернуть, если оно выпадало из рук.
Пика была одним из основных элементов в комплекте вооружения и боспорской панцирной кавалерии. Этот вид наступательного оружия появился на Боспоре, как показывают стела Матиана и фреска из склепа Анфестерия, достаточно рано. В последнем случае представлена сцена конного выезда, где оруженосец везет за своим хозяином копье длиной не менее 4,5 метра, если пропорции изображения хотя бы приблизительно выдержаны. Интересно отметить, что спустя почти полторы тысячи лет пики знаменитой польской тяжелой кавалерии — «крылатых гусар» XVI–XVII веков — имели сходную длину — 4,5–5 метров.
Долгое время на основании изобразительных источников считалось, что в бою катафрактарии использовали так называемую «сарматскую посадку», когда всадник бросал повод и разворачивал корпус вправо, держа копье по одну сторону лошади, что совершенно невозможно. Специальные эксперименты показали: чтобы успешно действовать длинным копьем, нужно было или держать его одной рукой под мышкой, не выпуская из другой руки повода, или направлять копье правой рукой, тогда как в левой, поддерживающей древко для нанесения более точного удара, находятся поводья. По-видимому, иногда применялось и дополнительное крепление копья. Вот как его описывает позднеримский писатель Гелиодор, живший на рубеже III–IV веков: «…Копье ремнем прикреплено к шее коня; нижний его конец при помощи петли держится на крупе коня, в схватках копье не поддается, но, помогая руке всадника, всего лишь направляющей удар, само напрягается и твердо упирается, нанося сильное ранение и в своем стремительном натиске колет кого ни попало» (Heliod. IX, 15). В любом случае всадник должен был сидеть, развернувшись левым плечом вперед, и удерживать копье по диагонали через шею лошади, как это показано на сасанидских рельефах со сценами поединков, иначе при столкновении с противником, не имея возможности компенсировать отдачу, он неизбежно вылетел бы из седла.
Боспорские пехотинцы в походном варианте имели при себе два копья, длина которых, судя по надгробным рельефам и росписям склепов, составляла примерно 2,2–2,7 метра. Характерный для этого времени наконечник копья происходит из воинского погребения в Илурате. Ромбовидный в сечении, при длине 39 сантиметров он имеет слабо выраженное продольное ребро и втулку с внутренним диаметром всего 2,3 сантиметра, то есть предназначался для довольно тонкого древка.