Выбрать главу

Летом 1609 г. враг предпринял еще два штурма, но и они окончились неудачей. Обстоятельства отражения последнего из них, в котором принял участие тушинский полковник Зборовский, наиболее поразительны не только для современников, но и для потомков. Менее 200 защитников монастыря приготовились 28 июля принять смерть в бою с 12 тыс. «тушинцев», однако бой для них даже не начался. В предутренней темноте разноязычные (польские и русские) штурмовые колонны, перепутав время выступления, вразнобой двинулись к монастырским стенам, но столкнулись между собой и приняли друг друга за врагов. Началась сумятица, в которой погибли многие «тушинцы», а приступ был сорван. Пораженные невероятной неудачей и грозными видениями, стан Сапеги покинули несколько атаманов со своими станицами.

Вместе с тем однажды «троицкие сидельцы» нашли осадный лагерь полностью оставленным: Сапеге на время пришлось увести свое войско против Скопина-Шуйского, шедшего на помощь Москве из Новгорода. А в октябре из полков князя Михаила привел в Троицу свежий отряд (ок. 300 человек) воевода Давыд Жеребцов.

Ясачное знамя с двуглавым орлом. Фрагмент гравюры второй половины XVII в.

Авторитетный полководец навел свой порядок со снабжением ратников монастырскими запасами и активизировал вылазки из монастыря. Впрочем, поначалу его обученные «премудростям немецкого ратного строя» отборные воины испытали конфуз. На первой же вылазке они попытались показать свое ратное искусство, но были с позором опрокинуты «тушинцами» и спасены только помощью старых троицких защитников. Эти-то «простецы» и поведали Давиду Жеребцову свою воинскую науку: «Мы, государь болярин, прежде сего прося у чюдотворца Сергиа помощи, малоурядно исхаживали… Яко овцы исходихом, пастырь же наш сам промышляя и не погуби нас николи же»[83].

Через несколько месяцев, в январе 1610 г., приблизились войска Скопина-Шуйского, и враг в панике бежал, так и не сумев сокрушить ни стен обители, ни тем паче духа ее защитников. Многими чудесами прославилась обитель во время этой бедственной осады, показав пример всей России и заронив надежду на преодоление Смуты.

Экскурс 6
Ясаки — способы отличия в гражданской войне

Ситуация, когда обе стороны в войне состоят из соотечественников и единоверцев, не имеющих отличий во внешнем виде и образе боя, вынуждает искать новые способы опознавания «свой — чужой». В Смуту для этого не годились даже хоругви: и Лжедмитрий I, и законный царь давали своим подчиненным знамена с двуглавыми орлами, а, к примеру, полковой стяг князя Пожарского содержал тот же сюжет, что и одно из знамен гетмана Сапеги («Иисус Навин на коленях перед архангелом Михаилом»). Столкнувшись с такой проблемой в первых же боях, Лжедмитрий I накануне битвы при Добрыничах (1605) приказал своим всадникам из числа «москвитян» надеть поверх доспехов белые рубахи, для отличия от бойцов Годунова[84]. Однако такое свидетельство о боевом внешнем знаке отличия является единственным для всей эпохи Смуты.

Гораздо более распространенным в то время на Руси являлось отличие по звуковому сигналу — «ясаку»[85], характерному для всего войска или отдельных его частей. В целом ясак — это система звуковых (как правило) сигналов, служащих для передачи каких-либо важных команд и сообщений. Накануне похода воеводы уговаривались об этих сигналах, отдававшихся посредством набатов и менее крупных барабанов, литавр, труб и сурн (духовой инструмент), а также стрельбой из пищали[86]. Кроме того, многие сигналы подавались просто голосом. В последнем случае сигнал превращался в своего рода боевой клич, присущий всему войску или отдельным его подразделениям, который и помогал им ориентироваться, где свой, а где враг. Зачастую это было слово, отвечавшее на вопрос «Ты чей?» («Царёв», «Царёв-Государев», «Сергиев»). Таким образом, «ясачный крик», или, в просторечии XVII в., ясак, сочетал в себе свойства пароля и боевого клича, воодушевлявшего ратников. Нечто подобное тогда же существовало и на Западе — под обозначением «полевое (то есть боевое) слово».

Естественно, подобная система держалась в глубокой тайне, чтобы враг не смог подать ложный сигнал. Поэтому и уточнение ее происходило перед самым выступлением в поход, а ясачный крик, как и «полевое слово» на Западе, зачастую выбирали прямо накануне боя[87]. Понятно, что к столь заветному слову, с которым воин шел на смерть, и отношение было трепетным — по этой же причине и историкам ясаки почти неизвестны. Однако по мере долгого употребления ясак, становясь известным противнику, мог превратиться в грозное предупреждение об атаке уже знакомого ему отряда и стать даже средством морального давления, воодушевляя своих и внося робость в сердца чужих воинов[88].

вернуться

83

Сказание Авраамия Палицына. С. 192.

вернуться

84

Паерле Г. Описание путешествия Ганса Георга Паерле… // Сказания современников о Дмитрии Самозванце. Т. 2. СПб., 1859. С. 164.

вернуться

85

Кроме более известного перевода, как «дань» (с татарского языка), слово jasak в чагатайском (староузбекском) языке имеет значение «уложение, постановление», а в турецком — даже «запрет» (М Этимологический словарь русского языка: В 4 т. Изд. 2-е. М., 1987. Т. 4 (Т-Ящур). С. 564).

вернуться

86

Флетчер Д. О государстве Русском или образ правления русского царя. С. 68–69; Акты Московского государства. СПб., 1894. Т. 2 (1635–1659). С. 422–423 (Роспись ясакам Государева полка 1655 г.).

вернуться

87

Так, в 1501 г. московские полки из Пскова ушли в поход на ливонцев тайно, не взяв с собой псковичей, и перед самым выступлением «изъясачились» — условились о боевых сигналах (Псковские летописи / Ред. А. Насонов. М.; Л., 1941. Вып. 1. С. 86).

вернуться

88

Подобный случай произошел в 1664 г., когда горсть стрельцов сорвала ночной штурм литовцами крепости Невль, закричав у них в тылу «розных полков ясаками» армии князя И. А. Хованского (РГАДА. Ф. 210. Столбцы Новгородского стола. № 132. Л. 271).