От надежных осведомителей Михаил Борисович заранее знал о готовящемся походе и успел сделать все возможное для обороны. С уезда собрал даточных людей «с сохи по 6 человек, с пищаль-ми и с топоры»; выжег деревянный посад Смоленска и «расписал всех осадных людей по башням» (38 отрядов по 50 человек). Всего гарнизон насчитывал 600 дворян и детей боярских из Вязьмы и Дорогобужа, 500 стрельцов и пушкарей, 2 тыс. вооруженных посадских и 600 даточных людей «с пищальми и топорами»[144].
При переходе поляками границы смоляне получили от короля заявление, что он идет не для войны, но для защиты России, гибнущей в огне междоусобицы и братоубийства, от вражды «государей не царского рода и не по Божию изволению, но собственною волею, насилием, хитростию и обманом». Однако вступление на Русскую землю давнего врага только уничтожило всякую «шатость» в смолянах и утвердило их решимость «всем помереть за Православную веру, за святые церкви, за царя и за царское крестное целование». Этому единодушному желанию они остались верны даже тогда, когда царя Василия уже давно не было на престоле.
Осада Смоленска 1609–1611 гг. Гравюра В. Гондиуса, 1612 г.
Осмотрев крепость, польское командование пришло к выводу о слабости своей артиллерии для разрушения стен и решило прорваться сквозь ворота, разрушив их пороховыми зарядами — «петардами». Правда, подступы к ним смоляне защитили бревенчатыми срубами, заполненными землей, и для известия об успехе взрыва петардчики — кавалер Мальтийского ордена Б. Новодворский и немецкий офицер Вайер — должны были взять с собой трубачей. Только кавалеру удалось пробраться под бойницами «подошвенного боя» и успешно выломать петардой Авраамиевские ворота… но подать сигнал об этом ему не удалось — трубачи не последовали за ним, и штурм так и не начался.
Недостаток пехоты и артиллерии привел к тому, что осада протекала очень вяло, с большими перерывами. Закономерно, что в таких условиях полякам пришлось прибегнуть к подкопным работам. Зимой развернулась настоящая минная война, причем поединки минеров-подкопщиков неизменно оканчивались в пользу смолян — как и первая в истории подземная схватка с применением пищалей (16 января 1610 г.). Польское войско, скованное Смоленском, несло потери от частых вылазок, партизанской войны, голода и холода; от износа и неравного поединка со смоленскими пушкарями пришла в негодность вся артиллерия.
В окрестностях Смоленска поляки имели ограниченный успех в основном на территориях, занятых сторонниками Тушинского вора. Причем если на московском направлении гарнизоны поляков Самозванца без боя очистили перед королевскими частями Дорогобуж, Вязьму и Можайск, то Северская земля стала ареной новых ожесточенных сражений. Положение повстанцев здесь осложнялось тем, что во имя своего «прирожденного государя» Дмитрия Ивановича им приходилось вести борьбу на несколько фронтов: с рязанцами Ляпунова и прочими сторонниками царя Василия, с поляками и запорожцами Сигизмунда и с крымскими татарами. Отчаянно сопротивляясь польским войскам, пали Стародуб и Почеп, сдались Чернигов, Новгород-Северский, затем Трубчевск, Брянск и Серпейск (март — начало мая 1610 г.)[145].
С новой энергией попытки овладеть Смоленском начались в июле 1610 г., после победы Жолкевского под Клушином. Привезенные из Риги тяжелые орудия пробили бреши в стене, но за ней обнаружился такой же высоты земляной вал с глубоким рвом, сооруженный защитниками крепости. Отчаянные приступы пехоты и спешенной шляхты к этому валу, а запорожцев с лестницами — с другой стороны к стене и попытка Новодворского подвести петарду с третьей стороны были отражены с огромными потерями для поляков (более тысячи человек, по их данным).
После свержения Шуйского и утверждения в Москве присягнувшего Владиславу боярского правительства упорная оборона Смоленска приобретала уже новый смысл, для многих тогда малопонятный. Шейн не признавал Лжедмитрия или иного самозванца, но и отказывался выполнить указ бояр о присяге королевичу и сдаче города полякам: он сражался теперь не за государя, а защищал государство! Пример смолян вдохновлял ратников Первого и Земского ополчения, выступивших на «очищение» Московского государства весной 1611 г.: «А тем и утешаются, Божьим милосердием, что дал Бог за православную веру крепкого стоятеля Гермогена патриарха да премудрого боярина Михаила Шейна и всех православных крестьян, смоленских сидельцев, что, узнав они-то все оманки и ласкания, ничего не послушали и учинили смерть на память и на славу и на похвалу в роды и роды» (грамота ярославцев в Казань)[146].
144